Он заплатил за кофе Мориса и крепко пожал руку, когда встал уходить.
Передумай, сказал он. Вернись домой. Живи своей жизнью. Найди хорошую работу. Наделай, блин, детишек.
Снова оставшись один, Морис следил за собой, будто со стороны. Его зрение по краям затуманилось – страх. Толпа стала реже. Испанские кафе работают по непостижимому графику. Вот все пришли; вот все опять ушли. Шубы волочились по кафельному полу. Мрачные официанты в белых рубашках подметали салфетки и окурки. Старший официант напоминал безусого Сальвадора Дали, пил коньяк и не двигался. Прямо как на похоронах; унылые андалузские лица. Морис втянул в себя последние холодные капли кофе и ушел.
На улице уже темнело; он шел в сумраке своей юности, и вокруг между собой ссорились воробьи и весело скакали по мусоркам. На Аламеда-Принсипаль он прошел под пальмами, еще украшенными рождественскими гирляндами с надписью Felicidades[14]; его возбуждали и страх, и размер барышей. Ему нравилась таинственная счастливая болтовня вечерних улиц, и он пытался выловить отдельные слова. «Ва-ле»[15], слышал он снова и снова, «ва-ле» – и звучало это с сожалением, со вздохом. В баре на Аламеде он сунул монетки в телефон на стойке и позвонил в прихожую старого дома в Сент-Люк-Кросс. Чувствовал, как она торопится вниз по ступенькам, по этой проклятой лестнице, и считал шаги – восемь, девять, десять – до мягкости ее голоса:
Вы встретились?
О, еще как встретились, блин. Господи.
Правда?
Жирный потный брамми[16]. Советовал мне ковылять домой, подальше от всего этого.
Значит, все получится? Как думаешь?
Завтра. Думаю, все будет хорошо.
Еще не поздно.
Синтия, все будет хорошо. Это же просто подряд.
Ой, Морис, но ты послушай.
Я скучаю. Очень хочу тебя увидеть.
Да, ну это все замечательно, пока не…
Все будет отлично. Я скоро вернусь. Я тебя еще слышу.
По городу неслись быстрые рыбьи лица. Несся прилив ночного трафика. Портовые огни казались праздничными, ходили по маслянистой воде. Он дошел до самого пляжа Малагета, чтобы прочистить мозги и успокоить страхи. Тут же понял, что ночью в округе Малагеты водится героин. Бурное море сдерживалось жесткими линиями. Морис сидел в темноте на песке и прислушивался к ночи, к движению; быстрому шипучему шепоту андалузских голосов.
Он рассудил, что если не уснет, то ему никак не сможет присниться отец.
⁂
Кариме было под сорок, худая и довольно красивая – в распутном смысле, и с сексуальными нечищеными зубами, которые было видно, когда она открывала рот и большими насмешливыми глотками втягивала сигаретный дым, словно тот в принципе не мог насытить горящее желание ее сахарских легких. На вдохе тонкое лицо складывалось в гримасы, на выдохе – снова разглаживалось до улыбки. Она вела маленькую стильную машину по новому пригороду на высоких холмах Малаги.
