— Что вам от меня надо? Я не профессор. Я же принёс деньги…
Снег попал за шиворот, почему-то стало приятно.
«Он не взял деньги, — думал я, выбравшись на дорожку, — ему нужно что-то другое. Зачем? Он тупой какой-то, он меня просто бьёт, что делать? Если следователь и денег не взял, то ведь мог бы допросить официально. Значит, не следователь. Тогда кто?»
— Я предполагал, — задумчиво начал Зенков, — спокойно объяснить вам смысл своих действий и потом послушать ваш подробный рассказ. А вы сразили меня конвертом с деньгами. Такой глупости я не ждал. Поясняю: мне нужен паспорт и пять тысяч рублей. У вас есть рубли?
Капюшон его серой куртки был откинут, кепка-букле широко и плотно охватывала голову. Такие, как у Зенкова, кепки носили старшие ребята моего детства. Они открыто курили, где-то работали и делали то, что им нравится. Я хотел быть на них похожим.
Ничего не понимая, я отдал Зенкову паспорт и четыре тысячи двести рублей из бумажника. Больше рублей с собой не было.
Зенков пересчитал деньги, вложил их в паспорт и сунул в боковой карман. Ладони у него оказались широкие, пальцы толстые, но шевелились ловко.
— Ну как? Будете рассказывать? — Зенков с любопытством поглядел мне в глаза.
— Что именно?
— Историю о том, как в июле девяносто второго года вы отправились на Волгу, в Гремячево, за кладом, и что из этого вышло. — Зенков еле заметно улыбнулся. — Где Виноградов? Павел Сергеевич Виноградов, отец моей жены? Ну-ка?
Засосало под ложечкой, и я с ошеломляющей ясностью понял, что знакомство с Зенковым только начинается. Странно: по возрасту он мне в сыновья годился, но своего превосходства я уже не чувствовал.
— Бу-ду… — прохрипел я. — Буду, — повторил уже ясно, — но ссылаться на мои слова не разрешаю. Откажусь.
— Вот и хорошо. — Зенков снисходительно улыбнулся. — Неплохой сегодня денёк, жаль, солнца нет. Закуривайте, Аксёнов.
Отряхивая с дублёнки снег, я, всё ещё не понимая происходящего, вдруг с ясностью прозрения сообразил, что Зенков устроил это битиё не только за то, что я вообразил его продажным следователем, который за пять тысяч долларов готов не возобновлять дело о пропавшем без вести Виноградове, хотя основания для этого предположения есть. А бил он меня за хитрость и наглость. Не хотел я его слушать, потому что сам был умный! Такую линию я гнул.
Я нашёл наконец сигареты и закурил. Пальцы мелко дрожали. На Зенкова я не глядел, но и без того в сознании намертво застряло его лицо — бледное, с прямым носом, чисто выбритое, с зеленоватыми спокойными глазами. Они заставили меня понять: того, что было два дня назад, уже нет и никогда не будет! А есть видимость жизни, которая всё-таки осталась. Когда она исчезнет, исчезну и я. И решать ничего не придётся — я в тот же миг умру сам собой.
