— На сучок ты напоролся, — сказал я, приладился и резко выдернул сучок.
— Хе-хе-хе… — застонал Виктор.
Викторова рана меня чуть успокоила, и я, смотря на ровную поверхность коридора, стал лихорадочно рассуждать. Если Павел ранен, то надо его спасать. Или к врачу везти, или врача сюда доставлять. Бежать в Кривоносово, вызывать. Огнестрельное ранение — это милиция, следствие, допросы, показания и весь остальной процесс. Пусть. Но сначала надо вырубить взбесившегося Конева и отнять у него пистолет, чтобы он нас с Латалиным не убил. Это если Павел жив. А если нет? Если этот безумный книгочей Павла убил, два раза ведь стрелял, оба раза попал, то придётся нам… Что?! Придётся нам Пашу здесь хоронить, а Конева… И как с ним быть? Получается, что… Ну да — а Конева убивать! Если этого не сделать, то он сочинит рассказ о том, как трое поехали за кладом, перессорились, наверное, и двое убили третьего. Лукоянов видел нас троих. А он, Конев, тут вообще ни при чём, он книжки читал на берегу и пил водку. Расскажет о том, как мы предлагали ему двадцать процентов, а он хотел пятьдесят…
Ему поверят, и мы сядем в тюрьму.
Ничего другого на ум не приходило. Я нервно объяснил ситуацию Виктору. Он пробормотал, что убивать не хочет. Помолчал и спросил:
— А как? Это же с ума сойти!
Тогда на коридор и вышел Конев. Нам с земли был хорошо виден его силуэт: в левой руке он держал увесистый полиэтиленовый пакет, в правой — короткую на вид палку — видимо, пистолет. Он шёл вразвалку.
— Эй, ребята! — время от времени говорил он, — выходите! Я же вас не трону! Надо Пашу закопать! Выходите!
Не доходя до обрыва метров пятнадцать, он остановился и закурил. Он курил минут пять и, озираясь, постоянно повторял в разные стороны:
— Ребята! Пашу надо закопать. Потом поедем в Москву. Вас я не трону. Ну, надо же закопать! Ребята!
Виктор лежал на земле, уткнувшись в неё лицом, и мелко подрагивал. Я наблюдал за Коневым, боясь пошевелиться.
— Ну, сами закопаете! — сказал Конев.
И, загасив ногой окурок, всё той же развязной походкой он направился на тропинку, ведущую мимо разлапистой сосны вниз, на конус выноса. Прошёл в нескольких метрах от нас и исчез. Выждав несколько минут, мы побежали к яме. Виктор пыхтел так, как будто не головой, а горлом наткнулся на сук…
На краю ямы, опустив туда левую ногу, лежал Павел. Он был мёртв. Одна пуля вошла ему в голову над левым глазом и, разворотив затылок, вышла. Другая попала в грудь. Может быть, в сердце. Пульса не было, дыхания тоже. Лицо ничего не выражало, и полузакрытые глаза ничего уже не видели. Я со страхом, но уже твёрдо сказал Виктору то, о чём думал:
