— Так, Слава, — оживился Павел, — я согласен! А ты, Виктор?
— Я тоже «за». А то убивать!..
Хорошее словосочетание — моральный террор. Оно показалось мне очень умным, а о последствиях и мысли не возникло — мы в те времена о них не думали. Решили, что Виктор будет хорошим и сочувствовать, Павел — плохим и долбить. Моя задача — быть вольным прибаутником. Нас трое, и долбить мы его будем, сменяясь для отдыха. Только утренним катером я всё равно поеду в Гремячево. За хлебом. Притом что едой нашей были уха да чай, гости съели весь хлеб.
Павел с Виктором вскоре уснули, а я не мог. Я выбрался из палатки, окунулся в Волге, обтёрся насухо полотенцем и долго наблюдал, как сияющий огнями безмолвный теплоход «Иван Кулибин» шёл вверх по течению.
На рассвете Виктор переправил меня на конус выноса. Возле костровища стояли закопчённая кастрюлька с дужкой из проволоки и кружка с чаем. Рядом — бутылка болгарского бренди с надетой на горлышко гранёной стопкой. За ивами пряталась палатка: одноместная, низкая, с пологими скатами.
Мы вытащили колышки оттяжек с одной стороны и перевернули палатку с Коневым на нетронутые оттяжки. Под брезентом открылась подстилка из травы. Конев вскрикнул и стал биться внутри, затих, расстегнул вход, выполз наружу и поднялся.
На нём были линялые трусы и синяя футболка. Жидкие чёрные волосы взъерошились на затылке, чёрные усы топорщились, лезли в рот. Узкое смуглое лицо его казалось безжизненным.
— Привет, Саша! Ты что кричал? — спросил я. — Гаган приснился?
Конев дёрнулся головой и, не разжимая рта, улыбнулся. Смотрел он при этом как бы на меня, но в то же время мимо. Это была его особенность — смотреть мимо глаз собеседника. Но удивлялся он при этом не себе, а другим и наивно спрашивал, как это люди разговаривают друг с другом и при этом глядят друг другу в глаза.
— Бренди, Саша, пил ты, ничего?
— Хорошее! — Конев убеждённо кивнул. — Хочешь?
— Уезжай отсюда, Саша, — попросил я, — не надо тебе здесь находиться. Мешаешь ты нам.
Конев тупо уставился в землю и застыл — в трусах и футболке, скрестив на животе руки. От него пахло коньяком.
С досадой сказав «Хе!», Виктор ушёл к лодке. Конев закурил, изящно выпустив дым вверх. Тогда я опрокинул его кружку с чаем и тоже ушёл. На остановочный пункт Ползуново.
Шёл я по щебню, по глине, заходил в траву, замочил брюки до колен — успокоился и еле успел на катер.
В Гремячево пассажиры сели на автобус, а я отправился пешком. Вдоль высокого берега затона, заросшего ивами, тянулся неровно проложенный асфальтовый тротуар, а за ним стояли толстые, с золотистыми стволами сосны. Вдоль берега тянулся узкий пляж. Внизу выглядывали из кустов шкафы для лодочных моторов.
