От неожиданности и страха потерявший способность соображать Абди-эфенди подхватил свалившуюся чалму и стремглав выскочил на улицу. У первой же ограды его вырвало, жалко стеная, он обтер бороду белым шелком и выкинул чалму, ногой набросав на нее мусора. Дрожа от слабости и держась за заборы, он кое-как доплелся до дому и спрятался в нем. Ему казалось, что старик нарочно унизил его, что все присутствовавшие в суде издевались над ним, не считаясь ни с его должностью, ни с его происхождением. Уже вечером он узнал, что Мустафа бросился с минарета. К тому времени он успел успокоиться, а потом, в сотый раз размышляя о случившемся, он полагался на доводы ума, что в смерти певца он не виноват. Закон защищавшего его, справедливость была на его стороне, и если что и было не так, так только то, что вся эта суматоха в суде была не для таких людей, как Абди-эфенди. Другим полагалось расчищать человеческий мусор. Хасану — да! Остальным мерзавцам — да! Почему кади не бросился держать Дилбесте? Вот что говорил ему разум, ибо Абди-эфенди виделось случившееся, но, несмотря на оправдания, в душе его осталась тонкая трещина, из которой иногда выползали тревога и беспокойство. Наверное, со временем она бы заросла, если бы не пострадала мечеть Шарахдар.
Абди-эфенди сумел убедить себя в том, что несет вину не один. И не так пугали его судьбы Кючука Мустафы и Дилбесте, как поругание храма: наверное, потому, что ни законом не было предусмотрено, ни кади с Абди-эфенди могли предвидеть, что глупец побежит и выбросится с минарета. Священным долгом каждого было хранить мечеть, и особенно тех, кто ближе всего стоял к опасности. Бессознательно, разделяя, смешивая и совершая подмену собственной вины, он пытался спасти себя от укоров совести, но вид зазубренных стен мечети Шарахдар продолжал тяготить его. И чем больше она разрушалась, тем дальше обходил ее стороной Абди-эфенди, молясь, чтобы свершилось чудо и имамы снова признали ее храмом всевышнего. Три раза колол он жертвенных баранов, вымаливая прощение за мечеть, но так и не узнал, услышана ли его молитва, ибо чуда не происходило. Может, причина проклятия была в другом — мечеть стояла на чужих останках, чужой пролитой кровью была пропитана земля, по которой они ходили, а чужая кровь опаляет землю и разъедает стены. Может ли человек знать промысел всевышнего? И как только узнал он о воле Юсефа-паши снять с нее проклятие, он всей душой защитил ее на совете, не побоявшись задеть гордость Нуман-бея. Но что из этого вышло и как это могло случиться? Неужели именно теперь, когда мечеть немного приведена в порядок, она обрушит на него свое проклятие? Неужели ей снова нужна жертва? Его сын… Будь прокляты могилы и Мустафы, и кади! Нет! Нет! Хватит! Он не виноват!
