Вот девочка и начала у меня милости для брата добиваться. Естественно — в постели.
Сначала в стиле «а поговорить». Типа: лежим мы, отдыхаем после бурных ласк. И тут, таким расслабленно-удовлетворённым голосом:
— Ах, как тут хорошо! Как тут у нас с тобой славно. И тепло, и сухо. А братец-то мой бедненький на болоте, в сырой земле, среди злых язычников…
Вот мне только об мокрости его задницы и волноваться! Тут бы быстренько заснуть, быстренько проснуться и бегом-бегом, каждый день сплошной стипль-чез. А ей, вишь ты, поговорить приспичило. И хоть бы по делу, а то чисто нытьё бессмысленное.
Она не угомонится никак. Начинает прижиматься, ласкаться. Но припев тот же. Дальше — больше.
— Ах нет?! Ну и не надо!
И к стенке носом.
Можно извиниться, можно приказать. Куда она денется. «Вся писаная история человечества была историей борьбы классов». А неписаная — полов. Мне нужна хоть какая «история борьбы»? В собственной постели?
На следующий день раскручивается старательно взлелеянная за ночь обида. И даёт стандартный выхлоп:
— Я сегодня устала, и голова болит.
Как мне эти… манёвры ещё по той жизни надоели! И что делать? Конечно, она — рабыня, я — рабовладелец. Я могу её продать, зарезать, пороть плетями. Без сладкого оставить. Могу приказать: ляг так, делай так, кричи вот так… Мне больше заняться нечем, кроме как пошаговую инструкцию составлять да исполнение корректировать?
Ну, я её и послал. В поварню спать.
У меня тут крепостничество формируется во весь рост! Исторический процесс, как кенгуру — на три века вперёд прыгает, а она мне забастовку с сомкнутыми коленками устраивает! Кто это мной манипулировать вздумал?! Деловые решения по своему хотению из меня выбивать?! Пшла вон.
Люблю я, знаете ли, свободный рынок. Ну, где «спрос определяет предложение». «Спрос» у меня… возник. Тут же возникло и кому предложиться — Беспута заявилась. Чисто совпадение. Но — своевременное.
Только я её в нужную позицию развернул, в рамках всё той же медвежьей полости, пошло дежавю. В смысле: стук-грюк и на пороге возникает Трифена. Мизансцена та же, зритель другой. Повторяем. Почти один в один, только напоследок, уже выходя мимо неё из избы, бросил:
— Как Беспута оденется — прибери тут. Шкуру медвежью на двор вынеси да почисти.
Через полчаса, я уже на стропилах сижу, прибегает Беспута и щебечет:
— Я там этой чернавке указала… она такая тупая да ленивая… гнал бы ты, господин… — и достаточно откровенно намекает: — Я-то вот она. Зачем тебе та черномазая?
