— Ты что на парня взъелась? — проговорил кто-то невидимый за тумбочкой. — Даже Галка не дуется, а ты… Вот вырасту и вздую тебя. Для ума.
— Сначала вырасти, — ответила Маринка, отрезая толстый кусок от городской булки, лежащей на столе в пакете, чтобы не зачерствела.
Дядя Витя, больше похожий на большую куклу из центрального универмага, наряженный в Петькину майку и штанишки на помочах, спрыгнул с табуретки, влез на стул, откусил большой кусок хлеба и принялся жевать, двигая щеками.
— Ты на что сочинение написала, бестолочь? — пробубнил он сердито. Из-за края стола виднелась только круглая коротко стриженная голова с татуировкой за ухом.
— На четыре.
— Бестолочь и есть. Не мозги, а перфорация одна. Вот не поступишь — и поедешь к бабке.
Он схватил булку и, выкинув на пол пакет, снова набил рот хлебом.
— Кашу будешь? Манную? — спросила Марина, трепля Серого по большой косматой голове. Дядя Витя ерзал на табуретке, стараясь выглянуть в окно, но роста отчаянно не хватало.
— Я мяша хошу… — жуя, пробормотал он. — Я хишник. Порабочичель человечештва.
