Прятки мои не удались совершенно. Слишком много глаз для одного маленького мальчика, желающего остаться неприметным. Притихшие разговоры вновь оживились, зажурчало вино, и пир веселым колобком покатился дальше. Я же посматривал на задумчивого Алиаса Фугга и думал.
Суровый дядька Остах так расчувствовался, когда очутился в местах своей юности, что в порыве искренности признался, как я напоминаю ему Эндира. А кого же видит перед собой Алиас Муха, которого впервые переступивший порог имения Эндир избил и унизил? Не виновен ли я перед ним? Может, он лелеет месть? Мечтает меня убить?
Я по-новому посмотрел вокруг. Я пытаюсь укрыться под маской десятилетнего мальчика, но кого видят во мне окружающие? Для меня здесь все ново: люди, стены, запахи, дома, звуки, деревья. Но все это место пропитано памятью о моем неординарном предке, везде здесь следы Эндира, припорошенные пылью десятилетий и невидимые для меня.
Я так глубоко задумался, что не заметил, как прошел пир. Что-то жевал, что-то пил. Когда все стали расходиться, я вышел вместе со своими соседями-сверстниками. Даже не познакомился! На улице стемнело. Стрекотали цикады, и бросались в огонь светильников мотыльки. Вечерняя прохлада сменила удушающий дневной зной. Меня вдруг схватила за плечо чья-то рука, и я отшатнулся в испуге.
– Как прошло, Ули? Как ты? – заглядывая в глаза, обеспокоенно спросил на дорча Остах. За его спиной маячили фигуры братьев.
– Плохо!.. – обессиленно прошептал я. – Все очень плохо, Остах. Наместник такой умной скотиной оказался!
Остах пожал плечами:
– Это-то понятно: наместники другими не бывают, Оли. Ты еще Векса не видел, мир его праху!
Дорчариан, Ойдетта
Хоар
Стоило вернуться в Ойдетту, как все вновь пошло кувырком. Воистину, беспутное село. Столько лет сидели в своем медвежьем углу, молились Великому Небу, развешивали мертвецов на деревьях… Просидели бы еще пару сотен лет, носу не казали… Хоар зло сплюнул на землю. Какой хромой клибб дернул их именно в тот день проезжать мимо!
Повозку Хродвига завезли во двор старосты, где уже хлопотала его пугливая жена с домочадцами, готовясь к пиру. У доброй новости не ноги – крылья. Через ворота, распахнутые настежь, туда-сюда носились возбужденные односельчане с разносолами. Вновь вдоль улицы выстроились столы. Можно было и не убирать. Но если над вчерашним застольем витали хмурые взгляды и тревожные шепотки, то теперь над Ойдеттой разносились людской шум, прибаутки, веселые напевы, стук молотков. Не отставали от людей животные: квохтали куры, гоготали гуси, истошно визжал поросенок, для которого наточили нож, брехали дворовые псы, ошалевшие от столпотворения.
