— И вы что, бьёте нечисть током? — не сразу поверил я. — Так вы лечите или калечите своих пациентов?
— Это крайняя мера, что вы, что вы! — заверил Висконский. — Как же неудобно получилось-то, ведь после этого нелепейшего случая вы можете подумать, что здесь собрались какие-нибудь необразованные профаны, но ведь это не так, поймите, мы действуем согласно разработанному чинами министерства регламенту…
Он продолжал талдычить о том, что в их клинике всё сертифицировано, стандартизировано, заверено и перезаверено всеми возможными инстанциями. Будь это так хоть один раз, то меня бы за малым не убило током от ручки обычной двери. Что же это за сертификаты такие, дающие разрешение гробить нечисть?!
Понимая, что на деле всей правды мне всё равно не узнать, я решил закруглить наш разговор, да и Висконский, похоже, был не прочь замять неприятный инцидент. Что касается той самой двери, то в неё было вмонтировано электронное табло, открывающее дверь только после ввода определённой комбинации цифр.
— Пройдёмте за мной. — Не переступая через черту, Висконский ввёл несложную комбинацию, которую я тут же запомнил и сразу же отложил в одном из уголков памяти: чтобы открыть дверь, требовалось ввести трехзначный код — 428.
Лампочка над дверным проёмом загорелась зелёным, мы было приготовились выйти из стационара, как оборотень вдруг коснулся лапой уха и нахмурился. Я не сразу понял, что в его ухо вставлен миниатюрный динамик. Неужто это и есть та самая внутренняя связь, о которой талдычил оборотень? Доктор Висконский внимательно выслушал и несколько раз отрывисто кивнул. Кому-то. Не мне.
— Всё в порядке? — на всякий случай спросил я.
Баггейн не успел ответить, потому что из-за двери реанимационной палаты раздался страшный грохот. На моих глазах доктор резко побледнел, сунул под мышку бумаги и бросился к дверному проёму, поднося к искривившимся губам маленький микрофон, закреплённый на халате.
Ага, меня посетила мысль, что его, как и динамика в ухе доктора, я почему-то не замечал раньше. Это серьёзное упущение, подобное никогда не ускользало от моего взгляда.
— Викентий, вне палаты номер пять, — прорычал врач.
Я не сразу понял, что, обращаясь к упырю, Висконский называл меня не по фамилии — Видич и даже не по имени — Деян, как до этого он делал всегда. Баггейн назвал меня по номеру палаты, в которой я лежал. Уж не знаю, было ли так принято в клинике Лисича, требовал ли того внутренний регламент, но как-то стало не по себе.
