Кирилл ойкнул, дёрнулся, но «хрипатый» прижался к его спине и принялся что-то умиротворяюще проповедовать на ухо лучшему проповеднику современности. Одновременно он давил тому на спину, чуть опуская при этом меч. Кирилл был вынужден опуститься на руки, потом на локотки. Низведя, таким образом, взгляд свой от истока расщелины, иллюстрирующей путь Крови Господней в теле Голгофы, к её устью. Однако, куда бы не смотрели глаза самого известного нынешнего «златоуста» «Святой Руси», всё внимание его было сосредоточено не на построении прочувственных «Слов» или формулировании очередной высокохудожественной притчи, но в месте пребывания шуйцы собеседника. Явно не веро-, но правоучителя.
В смысле: прав человека с мечом в отношении человека без оного.
Я не видел их лиц, не слышал слов, но судя по охам и ахам архипастыря, «хрипатый» был «ударником». В смысле: соц. труда, а не по тамбуринам, если вы так подумали. Процесс «дойки» светоча мудрости и столпа благочестия происходил интенсивно.
Забавно: лет пять назад, в ходе Бряхимовского похода, я неудачно похвалил норвежцев Сигурда, назвав их «драконами». Мне тогда объяснили второй смысл этого слова, сформировавшийся в их локальной общности. Там отношение к «драконам» было насмешливое, ласково-пренебрежительное: «мальчики для удовольствий», прислуга, исполняющая, в суровых походных условиях, «милые шалости» по ублажению «настоящих мужчин».
Здесь сходное действие имело противоположный социально-этологический смысл.
Насилие — не действие, а отношение к нему.
Принять стопарик с морозца — удовольствие. То же самое, но шестой раз подряд под скандирование толпы «Пей до дна! Пей до дна!» — групповое изнасилование.
Способность хомнутых сапиенсом выворачивать наизнанку свойственные им, как и прочим животным, паттерны поведения, для достижения уже не биологических, но общественных, социальных целей — удивительна. «Хрипатый» с мечом наглядно, даже — «нательно», демонстрировал архипастырю его несвободу, его подчинённость. Исполняя те же движения, которыми юные норвежские «драконы» старались заслужить благосклонность старших товарищей по гребле, удовлетворяя их «игривые» пожелания. «По согласию».
Здесь же воин заставлял епископа смиренно терпеть. Ощущать свою покорность, ничтожность, «подлежащность».
Унижая епископа, воин возвеличивал себя. В своём понимании себя и мира. Но и инок при этом возвеличивался. В своём мироощущении. Ибо просветлялся, освобождался от гордыни, ощущал тело свою бренное случайной игрушкой в руках мирянина и, через смирение, высокую духовность и тварности своей отрицание, приближался к свету Престола Господнего. «Юроды мы Христа ради».
