На «Святой Руси», с её архаическим пониманием государства как родового владения Рюриковичей, подзадержался принцип «почитать в отца место». Великий Князь может дать своему «детю» тот удел, который считает нужным. Может перевести на другой удел. «Дети же!». Они и сами «скачут по столам» в порядке наследования.
* * *
— Такое… война.
— Усобицы боишься? А что ж ты не воспрепятствовал вокняжению Жиздора в Киеве? Кабы вы, пастыри православные, не допустили призывания воровского — и нынешних забот не было. Не было бы нужды возвращаться к истокам и скрепам, вот к этому (я постучал каблуком по каменному полу), к устроению Владимирову. Креститель-то по своему разумению сынам уделы давал. А Святополк Окаянный воспротивился, Бориса и Глеба зарезал. И где тот Святополк? — Помер в пустом месте между Чехами и Ляхами.
Кто именно «уполовинил поголовье» сыновей Святого Владимира — вопрос, конечно, интересный. Здесь об этом помнят. Но я, «помахивая бритвой Оккама», не умножаю сущностей и следую официальной версии.
Антоний несогласно, кажется, даже не осознавая, тряс головой. Я счёл полезным успокоить:
— Если будет война… мы победим. Но лучше — сперва поразговариваем.
И, вспомнив старый анекдот, добавил:
— Кстати, Антоний, это ответ и на твой предыдущий вопрос.
Понятно, что старые еврейские анекдоты для средневекового православного епископа — далёкое неизвестное будущее. Поэтому пришлось уточнить:
— Насчёт раскола. Или договоримся, или… мы победим.
Ну что ты так недоверчиво смотришь? В моей уверенности сомневаешься? — Зря. Я, как человек с последующим восьми с лишним вековым опытом ответственно заявляю: победа будет за нами.
В смысле: победа будет в… как бы это помягче… сзади. Торчать. Как фея Домского собора у шарманщика.
За кое-какими «нами», которых здесь нет, определённого типа «победа», которую тут даже не вообразить, за цену, здесь непредставимую.
Две угрозы — раскол церковный и усобица княжеская — висели над нами неотрывно. А я — радовался. Экие мелочи! Не война религиозная, как будет в Европах в РИ в 17 в., не «убить или окрестить», как началось ныне с проповеди Неистового Бернарда, не война народная, как будет по всей Руси-России неоднократно и кроваво.
Клубок переплетённых между собой конфликтов. Уже политый кровью, «измазанный» спором «о посте», но ещё не перешедший в полное взаимное отрицание сторон, в войну «до последнего вздоха», «за священное право». Кого-то на что-то. Этих людей уже невозможно было примирить. Но ещё можно было «принудить к миру» Их мечи лязгали в ножнах, были готовы в любой миг взлететь и обрушиться на головы соседей. Оставалось сбивать с толку, «вешать лапшу», «отводить глаза».
