Молчание, внезапно повисшее в апартаментах Ламуша, нарушал лишь шорох ветра, проникшего в подземелье вслед за охотниками.
– И не найти мне покоя, пока принц Анжу, сорящий направо и налево награбленными им жизнями, не превратится в то, чем он давно уже должен был стать – в невесомую пыль развоплощения, – сурово произнес герцог.
– Тогда вы тоже станете пылью, – негромко заметил подкованный в вопросах эктоплазмологин Спенглер.
– Это уже не будет иметь значения.
Ламуш снова поднялся к потолочной балке, пошарил там рукой и вернулся с крохотным сигаретным окурком.
– Огня не дадите? – поинтересовался он у охотников.
– Но вы же не курили в пятнадцатом веке! – удивилась Барбинелла.
Герцог хмыкнул.
– С такой жизнью (ха-ха!) не только закуришь...
Вейтман достал спички, призрак с наслаждением вдохнул в себя дым (Пит решил, что Ламуш позеленел как раз-таки от злоупотребления никотином).
– А что же вы? – обратился герцог к Барбинелле. Вид его стал куда более благодушным и менее подозрительным. – Почему вы молчите и не торопитесь изложить нам свою историю?
– Хорошо, – кивнула головой девушка. – Я просто собиралась с мыслями...
– Первое, что я увидела, появившись на этот свет, – начала Барбинелла свой давно обещанный рассказ, – это озабоченное хмурое лицо мастера Леонардо. Он стоял посреди своей лаборатории, глядя на меня, и еще не знал, удалась его затея или нет...
Мне не известно, каким именно образом Винчи, пользуясь грубыми инструментами и более чем скудными (по нашим меркам) знаниями смог создать искусственный разум, искусственную форму жизни, какой являюсь я сама... Знаю только, что с самого начала мастер хотел совсем немногого: сделать хороший подарок для Катрин – большую красивую куклу, которая могла бы проделывать всякие забавные штуки.
Только одно условие он поставил для себя – чтобы эта кукла была как две капли воды похожа на человека, на симпатичную белокурую девочку, которая могла бы стать чем-то вроде подруги для дочери герцога.
Работая, мастер попутно делал множество расчетов, пытаясь понять, почему человек имеет именно тот вид, который он имеет. Я видела мельком его бумаги на столе. Он пытался найти объяснение тому, почему человек ходит ногами, а не ездит на колесах, что было бы гораздо быстрее; он хотел узнать, почему у человека нет крыльев, почему у него всего одна голова (ведь две, как говорится – лучше)... И, раздумывая над этим, он нашел формулу жизни. Формулу, которая (как он сам приговаривал нередко в волнении), позволила Господу Богу создать Адама и Еву.
