Изречение Жану понравилось: такое простое, естественное, если не сказать невинное. В меру точное, в меру туманное, грубое, неопровержимое.
Тетушка шлет ему укоризненные письма. Он их читает по диагонали и засовывает куда-нибудь в угол. Она все сетует, что он молчит, ужасается слухам о его безбожии. И вот однажды утром его позвал кузен и объявил, что в ближайшее время ему предстоит переехать из Парижа в Юзес[38].
— Когда же?
— Очень скоро.
Жан огорчился, но не подал вида — раз у него нет собственного состояния, он все равно не может противиться тому, как им распорядились. Но в тот же вечер он узнал о предстоящем бракосочетании короля. И воодушевился. Итак, пределы Франции расширятся. Жан решил: он напишет хвалебное стихотворение, в благородных традициях оды, наивысшего жанра лирической поэзии, изобразив королевскую особу в точке слияния обширнейших земель. «Надо, значит надо», — велел он себе.
Недели три он не переступал порога трактиров. Друзья его ищут, зазывают, но он всем отвечает, что работает. Они подтрунивают: мол, его одолело покаяние. Жан не пытается их разуверить, на деле же он хочет одного: покинуть Париж с гордо поднятой головой. Он ставит себе сроки, полагает каждый день сочинять не меньше двух десятков строк. Уже через неделю виден конец, но он все время возвращается к написанному, колдует над отдельными словами, правит и правит. «Не покаяние, а наоборот, — думает он, — для меня эта работа — как вино». Раньше, когда он писал, кровь в жилах замедляла ток, теперь — струится быстро, буйно, распаляет. Или, может, он просто еще не научился распознавать природу удовольствия, — чувства, которое сначала распирает сердце, а затем спускается вниз и растекается жаром по ходу симпатического нерва. Жан словно вновь увидел, как выговаривает это слово лихорадочно возбужденный Амон. В тот день он все твердил о потрясающем открытии какого-то англичанина, опубликовавшего труд о множественных связях между телом и разумом; это начало новой науки — неврологии, которая произведет переворот в медицине[39]. Лекарь объяснял Жану, как сплетаются нервы в человеческих телах, а тот представлял себе не только позвоночный ствол с многочисленными узлами и волокнами, но и мыслителей, поэтов, ученых всего мира, которые рисовали, ваяли, вскрывали эти тела, тоже пытаясь разгадать их тайны.
— А у англичан есть великие поэты? — ни с того ни с сего осмелился он тихонько спросить.
— Не могу вам сказать. Я читаю только тех англичан, которые пишут на латыни. Поэты же, должно быть, изъясняются на своем родном языке.
