— Ловкач из ловкачей! Знает, кому какого поросенка послать в гебит… Дойчу-управителю внушил, что без него, без Вихолы, тут и хлеб не будет расти… Вошел в силу, теперь даже на агронома ноль внимания, сам заправляет хозяйством… А в коллективизацию разве ж так хутора эти громил, когда совхоз создавали… «Селькор Глаз»! Шумел, разоблачал… И вот уже вам активист наизнанку. Ничего не скажешь, сумел, перевернулся…
— Да ведь и ты тоже? — хмуро глянул Колосовский на конвоира.
— Что я? Горе заставило. Не был бы я, кто-нибудь другой был бы. Может, куда злее… От добра, думаете, хлопцы, я в эту грязищу влез? Тоже был за проволокой, вши три месяца меня ели… Да и теперь не мед: родные дети стыдятся, стали как чужие. Жена ругается: «Зачем было встревать? Зачем ты эту дурацкую повязку нацепил?»
— Не позавидуешь, — сказал Колосовский. — Горькая ваша жизнь, пан полицай.
— Не называй меня паном, — рассердился конвоир. — Какой я, к черту, пан?
— А кто же? Сеньор или герр?
— Просто Огей. Все меня тут знают. Знают, что и не хотел, окрутили под пьяную руку… Это вот напарник мой, Полубояринов, тот хоть в тюрьме сидел за прогул, а я ведь и в тюрьме не сидел!
— Не горюй, еще посидишь, — утешил его один из пленных, Лешка костромской.
Конвоир почесал затылок, погодя спросил почти с болезненным любопытством:
— А это правда, что там, куда ваши возвращались, нас вешали всех подряд?
Никто ему не ответил. Работали. Чистили длиннющую яму-траншею, выбрасывали наверх прошлогодний перегнивший силос.
Через некоторое время их и тут навестил вездесущий Вихола. Стал над ямой, прищуренным глазом оценивал, каждый ли с достаточным рвением орудует лопатой. И хотя Колосовский работал не хуже других, Вихола и тут к нему придрался:
— Говорят, студент, ученый, а лопатой, вижу, что-то не очень… Что ты еле шевелишь ею? Или от силосного духа в носу крутит?
— Я работаю, что вам нужно? Лучше не умею.
— Рожны носить не умеешь, лопатой не умеешь… Так что же ты умеешь? Наверное, командиром был? Или комиссаром? Если грамотный очень, то в газетку бы ихнюю шел — Сталина славить!
Лешка, смельчак костромской, молча вылез из ямы, справил нужду и, глянув вслед часовому, который зачем-то побрел на ферму, приблизился с лопатой к Вихоле вплотную:
— Ты чего, падло старое, взъелся на людей? Жизнь тебе надоела?
Такую речь бригадир, оказывается, способен был понять. Сник, сгорбился сразу и, пятясь к двуколке, стоявшей неподалеку, все бормотал испуганно:
