Одну за другой она обходила квартиры под видом сурового проверяющего.
Обход этот не давал никакого результата, пока в одной из квартир дверь ей не открыла старушка лет восьмидесяти и не пригласила пройти в квартиру.
Мирослава сразу догадалась, что бабушка была не прочь, как говорят в народе, «поточить лясы».
– Вы, милая, по делу или как? – спросила она Мирославу, усадив её на крохотный угловой диванчик на кухне.
Мирослава не стала читать старушке лекции, что пускать в дом незнакомых людей в наше время недопустимо, она просто тихо вздохнула и спросила:
– А как вас зовут?
– Степанида Ивановна.
– А меня Мирослава Игоревна. Я проверяю работу слесаря. Жалоба на него поступила.
– Да это от кого же? – всплеснула руками старушка.
– Не могу вам сказать, – таинственно произнесла Мирослава.
– Не иначе как от Зинки Пичужкиной!
– Почему вы так думаете?
– Так он к ней постоянно захаживал, а тут, после убийства, как отрезало. Знамо, испугался и хвост поджал. А Зинка, видать, взъерепенилась.
– Так почему же никто не сказал полиции, у кого в тот день он мог быть?
– Пожалели шалаву, – вздохнула Степанида Ивановна, – да и слесаря-то жалко.
– И с чего бы это такое, я бы сказала, весьма несвоевременное проявление жалости?
– Да как же это не своевременное?! Вы, голубушка, хоть знаете, кем у Зинки муж работает?
– Понятия не имею, – невольно улыбнулась Мирослава.
– Вот то-то и оно. Поэтому и рассуждаете так! А Володька Пичужкин работает вышибалой в баре на Тушканчиковой.
– И что, он такой страшный?
– Ещё бы не страшный, милая моя! Мало того, что он бугай каких мало, я видела и кулачищи у него каждый с мою голову, так он ещё, когда разъярится, прёт как бык! Никакого удержу на него нет! И я не понимаю, каким местом думала Зинка. Ведь узнай Володька о её шашнях, он одним ударом из неё дух вышибет, а уж его точно по стенке, как таракана, размажет.
– Так вот оно какое дело, – проговорила Мирослава, – спасибо вам большое, что рассказали.
– Только вы уж, милочка, ради Христа, не выдавайте старуху. А то я распустила язык-то.
– Вы всё правильно сделали. Но больше никому об этом не рассказывайте и о нашем разговоре с вами – молчок! – Мирослава приложила указательный палец к губам.
– Ни-ни никому! – пообещала Степанида Ивановна, – молчать буду! – и она тоже приложила палец к губам.
«Значит, слесаря мы вычёркиваем из списка подозреваемых, – подумала Мирослава, – только как, не выдавая старушку, вложить это в голову следователя?» Проблема не из лёгких.
