– Неудивительно, что Гатт проявляет к нашим работам повышенный интерес, – наконец сказал я: – Теперь, я надеюсь, вам это понятно?
– Признаться, я не рассчитывал найти предметы из золота, – сказал Фаллон. – На земле их давным-давно уже растащили. Интерес же к нашей экспедиции Гатта я объяснял тем, что он принял вздор, который нес в своем письме Виверо, за чистую монету. Синот же я просто недооценил. – Он постучал пальцами по столу. – Так же, впрочем, как и Гатта: я принял его за обычного охотника за сокровищами, который не разбирается в археологии.
– Но Гатт, как сказал Харрис, образованный гангстер, – добавил я. – Он не станет переплавлять золотые редкости в слитки и найдет покупателя. В этом ему поможет тот же Джеррисон, имеющий обширные связи. Я рекомендую вам, мистер Фаллон, немедленно спрятать все сокровища в мексиканском банке.
– Вы правы, – согласился Со мной Фаллон, – Кроме того, нам следует оповестить о наших необыкновенных находках мексиканские власти. Я сам займусь всем этим.
6
Неумолимо надвигались затяжные дожди, с началом которых участок неизбежно должен был превратиться в море грязи. Фаллон вынужден был распорядиться сворачивать работы. Это означало всеобщую эвакуацию в лагерь номер один. Рудецки беспокоился за оборудование, но Фаллон отнесся к этой проблеме с поразительной беспечностью.
– Оставьте все здесь, – сказал он. – Нам это пригодится на следующий год.
– Но к тому времени здесь ничего не останется, – негодовал Рудецки. – Эти чиклерос все разворуют.
– Не трепите себе из-за пустяков нервы, – посоветовал ему я. – Фаллон купит новое снаряжение.
Бережливый Рудецки не мог с этим смириться, он тщательно упаковал генераторы и насосы, чтобы предохранить их хотя бы от непогоды.
– Хотя я и трачу зря время, – бормотал он, – но ведь нужно же хоть что-то сделать!
И он принялся заколачивать досками окна домиков рабочих, эвакуирующихся на грузовом вертолете.
Вместе с рабочими улетали и археологи. Прощаясь с Фаллоном, молодые энтузиасты обещали вернуться на следующий сезон и возобновить раскопки. Фаллон снисходительно улыбался им, помахал рукой, когда они садились в вертолет, и вновь окунулся в работу, сразу же переменившись в лице. Участвовать в сборах и принимать решения он отказался, поэтому по всем вопросам Рудецки теперь обращался ко мне. Я поступал так, как считал правильным, недоумевая, что творится с Фаллоном: таким мрачным и отрешенным я его видел впервые. Он уединился в столовой, где хранились находки, и с утра до вечера изучал их, делая записи в своем блокноте. Расстаться с драгоценными экспонатами он наотрез отказался, заявив, что лично заберет их с собой, когда настанет время улетать.
