– Ты и правда думаешь, что мне следует к ним пойти? Ты этого хочешь?
– Да, да… Не бойся, я не буду… даю слово…
– О’кей, где же подарок?
– Наверху, в спальне. Все красиво завернуто и перевязано ленточкой. Я сама это сделала.
Теперь улыбка у нее была счастливая, по-детски беззаботная. Она обняла его одной рукой. Они двинулись вверх по лестнице. Джон вспомнил, как три дня назад они вместе выбирали в антикварном магазине поднос для Викки. Завернула его в бумагу и завязала ленточкой продавщица, бумага была нарядной, они предупредили продавщицу, что это подарок…
Они поднялись в спальню, и Линда прилегла на кровать. Джон сбросил рабочую одежду, принял душ. Когда он вернулся из ванной, Линда лежала, закрыв глаза. Он надел белую рубашку, завязал галстук, достал выходной костюм. Когда он уже причесывался перед зеркалом, она негромко позвала:
– Джон, Джон, дорогой…
Он положил щетку на туалет и подошел к жене. Теперь глаза у нее были широко открыты, она протягивала к нему обе руки.
– Поцелуй меня, Джон.
Он нагнулся. Она обвила его обеими руками за шею и прижалась губами к его губам. Поцелуй был долгий, страстный. Все впечатление портило то, что от нее довольно сильно пахло алкоголем.
– Я очень сожалею, Джон.
– Все о’кей!
– Я так хочу, чтобы ты был счастлив… Это единственное, что меня волнует в жизни: чтобы ты достиг всего того, чего тебе хочется. Все остальное неважно.
– Конечно, Линда.
Ее руки все еще обвивали его шею, губы скользнули по щеке.
– Дорогой, если они обещают в два раза больше, чем ты получал раньше, это будет почти 25 тысяч, верно?
– Пожалуй.
Она засмеялась.
– Грандиозно, ничего не скажешь!
Взъерошив ему волосы, она отпустила его.
– Я немного полежу, отдохну, а потом приготовлю себе чего-нибудь поесть. Не торопись домой. Я не хочу, чтобы беспокойство обо мне испортило тебе вечер. Передай им всем от меня привет. Скажи, что я ужасно огорчена.
– Непременно.
Он двинулся к двери.
– Дорогой, – крикнула она, – ты позабыл поднос. Который я так красиво завернула в завязала.
Он сел в старенький черный седан, положил рядом поднос, завернутый в золотистую бумагу с нарядной розеткой из золотой ленты, и поехал по заросшей сорняком дороге к шоссе.
– Я не должен беспокоиться, – твердил он себе. Уже давно волнения и тревоги стали его основными врагами. Они лишали сил, приводя к тому, что с каждым разом он был все менее способен бороться с трудностями, когда они вновь приходили.
Присутствие на этом дне рождения само по себе было для него тяжелым испытанием, которое усиливалось постоянной тревогой за то, что Линда может выкинуть дома…
