– Возвращение назад означало бы конец, ты ведь это понимаешь, верно? Ты видишь, какое это коварное письмо. Чарли-то великолепно знает, какую он мне предлагает работу. По 24 часа в сутки без передышки! А еще говорит о возможности всерьез заниматься творчеством! Между делом творчеством не занимаются. Я завтра же поеду в Нью-Йорк и все объясню. Чарли-то меня пойдет.
Он никак не мог поверить тому, что вопреки своим ожиданиям ему удалось говорить с ней совершенно откровенно.
– Вообще-то я принял решение еще тогда, когда уехал из Нью-Йорка. Ты ведь понимаешь, да? Мы тогда решили вместе, ты в такой же мере, как и я. Ты понимала, что это правильно. Не только для меня, но и для тебя. Ты…
– Для меня?
Неожиданно ее тело напряглось:
– Как это – для меня?
– Ты была так же сыта Нью-Йорком, как и я. Ты..»
– Я сыта Нью-Йорком? Ты в своем уме? Да в Нью-Йорке была вся моя жизнь!
Он почувствовал, как только что обретенное хрупкое чувство покоя исчезает.
– Не было ни одного часа, да что часа? Не было ни одной минуты, когда бы я не мечтала, что каким-то чудом, благодаря непредвиденной случайности, все это закончится и я снова окажусь в своей квартире, с моими друзьями, где я могу вести привычную мне жизнь. Я ничего не говорила. Я старалась, чтобы ты ничего не заметил. И сейчас я ничего не намерена говорить. Но когда ты заявляешь, что это сделано для меня, что только из-за меня ты затянул нас сюда…
– Линда, я же не говорил, что только из-за тебя. Я сказал…
– Не все ли равно, что ты сказал, это не имеет значения.
Ее нижняя губа дрожала.
– Я сама не иду в расчет. Я всегда это знала. Я всего лишь домохозяйка, я нужна, чтобы готовить пищу, поддерживать порядок. Это женские обязанности, не так ли? Ты уходишь, чтобы на целый день запереться в этом мерзком сарае и рисовать свои картины, тебя нет, ты где-то, один Бог знает где, в своем собственном мире. А потом, когда у тебя появляется хоть одна свободная минуточка, когда мы могли бы побыть вместе, что-то сделать, когда бы ты мог меня хоть как-то побаловать, ты либо сидишь здесь, запуская этот магнитофон, или уходишь в этот проклятый лес с проклятыми детьми, как, как…
Она неожиданно упала в кресло, закрыв руками глаза.
– Ох, черт возьми, черт возьми!
– Линда!
Он снова позволил себя обдурить! Возникшая было привязанность к ней исчезла. Он устало посмотрел на жену, почти ненавидя.
– Ты воображаешь, что умеешь рисовать! – она говорила хриплым от злобы голосом, не отрывая рук от лица. – Есть кое-что, о чем я тебе никогда не говорила. Я поклялась, что никогда не проговорюсь. И сейчас мне не следовало бы говорить. Ты не умеешь рисовать. Ты совершенно никуда не годишься. Все об этом знают, не только критики, решительно все. Спроси любого жителя в Стоунвилле. Любого! Они все смеются над тобой. И надо мной тоже. Вы, говорят они, такая очаровательная, такая умная…
