Ронни мурлыкал, как довольный кот.
Когда я засобирался домой, было уже поздно. Ронни обнял меня.
– Знаешь, старина, в последнее время я много думал о тебе. Ты должен жениться.
Ронни никогда не вспоминал о Фелиции. На эту тему раз и навсегда было наложено табу. От неожиданности у меня перехватило дыхание.
– Знаешь, Жак, я думаю, что сейчас мы можем разрешить себе такую откровенность. Фелиция никогда не была достойна тебя…
Меня охватили гнев и возмущение. Пусть он любуется своей Жанной, если желает, но какое право имеет он говорить о Фелиции? Что вообще Ронни знал о Фелиции?
Он смотрел на меня с доброй улыбкой. Мне стало стыдно и я почувствовал к нему благодарность. Пора уже понять, что прошлое ушло и что Ронни имеет право нарушить табу.
Несколько дней спустя меня навестила Нора Лейгтон.
– К вам миссис Лейгтон, – сообщила Магги, – Она хочет с вами поговорить.
Нора вошла и села. На ней был скромный костюм, как мне показалось, – компромисс между былой бедностью и теперешним богатством. Глядя на нее, трудно было поверить, что она живет в центре Манхэттена.
Она сидела, неуверенно улыбаясь, как жена английского священника, которая пришла с визитом к новому настоятелю прихода.
– Надеюсь, что не помешаю вам. Я была здесь недалёко и подумала, что… Ведь вы вдруг Ронни и мне кажется, нам надо узнать друг друга поближе. Я только хотела пригласить вас к нам на чашку чая.
Я очень осторожно относился ко всем Лейгтонам, но сейчас вдруг понял, почему Ронни не устоял против атаки Норы Лейгтон в «Кларидже». Она держалась очень церемонно, но общий эффект был чарующим. Совершенно неожиданно для себя я ответил, что приду с удовольствием.
– Я так рада, так рада, – говорила она. – Но я не хочу отнимать у вас время.
– Я сейчас не занят, – ответил я.
– Как любезно с вашей стороны! Американцы так приветливы. И Ронни… Я не могу представить себе, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить его за все, что он сделал для нас. Все это налетело, как циклон. Но… я думаю, что это… тоже по-американски, верно?
Она говорила робко, но в ее голосе мне слышались нотки испуга и мне показалось, что вольно или невольно она пришла ко мне за моральной поддержкой.
– Да, американцы очень импульсивны, а Ронни особенно, – осторожно сказал я.
– Не могу вам передать, какой он был милый. Базиль всегда мечтал услышать о своих книжках то, что сказал Ронни. А Жанна? Я сомневалась… Вы знаете, она так молода, а Базиль поглощен своей работой. Он очень непрактичен. Но… – заколебалась она, – ведь все хорошо получилось, правда?
