1947. Год, в который все началось | страница 73



Но за стенами конференц-зала до Эмиля Сандстрёма и его комиссии доходят и другие суждения. Голоса, звучащие наравне с единым голосом, но другим тоном, и кое-кто из Лиги арабских государств вполне готов с ними согласиться. Если решение признáет Египет, за ним последуют и другие, слышат они. Главное, чтобы в регион больше не въезжали новые евреи. Получи арабы соответствующие гарантии, и проблема будет разрешена.

Смятение и фрустрация. Чему довериться — единому фронту, общему голосу Лиги арабских государств или нестройному хору в кулуарах? Двадцать третьего июля комиссия покидает Ливан, по-прежнему в сомнениях.

Джура

В тот же самый день куры на Джуре наконец начали нестись. Джордж Оруэлл записывает в дневнике: «3 яйца». Он доволен.

Париж

Симона де Бовуар на своем немного детском, но искреннем английском пишет Нельсону Альгрену о том, о чем размышляла едва ли не с первого дня их знакомства: правильно ли отдавать кому-то свое сердце, если не готов отдать и свою жизнь? Она любит его. Да, любит, повторяет она, но знает, что не сможет пожертвовать своим языком, своей страной, своим Сен-Жермен-де-Пре с его пещерами-клубами даже ради него, даже ради глубокой любви, которую чувствует в себе.

«…встречаясь вновь, мы не знаем, чтó будет. Но одно я знаю: что бы ни случилось, я никогда не смогу отдать тебе все, и потому чувствую себя скверно. Ах, любимый, ужасно — быть так далеко и не иметь возможности видеть друг друга, когда речь идет о таких важных вещах. Ты чувствуешь, что говорить правду — это любовь, более высокое выражение любви, нежели простое „я тебя люблю“? Чувствуешь, что я хочу заслужить твою любовь точно так же, как хочу обладать ею? Ты должен прочитать это письмо сердцем, полным любви, и почувствовать, как я прислоняюсь головой к твоему плечу».

Альгрен отвечает в тот же день. Он думал посвататься к ней при следующей встрече, но теперь, после этого письма, этих мыслей, этих вопросов, приходит в себя. Для них обоих брак означал бы отрыв от дома, от Чикаго, от Парижа — вырвать себя с корнем! — и не стал ли бы такой отрыв духовным и творческим самоубийством?

Они договариваются о некой общности, она приедет к нему, он, по возможности, приедет к ней, а потом они вернутся к себе домой, чтобы затем встретиться снова. Они создают собственные правила для своей трансатлантической любви, вне условностей и права.

Август

Франкфурт-на-Майне

Мир все больше распадается. Во многих местах, одновременно, возникают мысли о третьей силе, объединенной Европе, возникает идея взорвать национальную границу и все же сохранить ее.