Седьмого ноября он завершает первый вариант книги, которая, как никакая другая, определяет его творчество, наше время и страх за наше будущее. Повествование о стране, где индивид всегда подчинен государству — Big Brother is watching you[72] — и где правящая партия меняет историю, доказывая, что партия всегда права, породит кошмары и новые слова. Но пока что книга не опубликована. Пока что ему не поставили диагноз — туберкулез. Пока что Джордж Оруэлл жив. Он еще раз отшлифует рукопись, не подозревая о мощном воздействии, какое произведут его слова. Лежит в постели после весны, лета и осени на острове Джура, где убивал гадюк и считал яйца, записывал оттенки неба, количество дождевых осадков и дыхание моря. Лежит больной, записывает слова, которые станут его последним произведением, и дает книге название — «1984».
Нью-Йорк
Билл Готлиб публикует свою статью и провозглашает Телониуса Монка основоположником бибопа. И уже в скором времени Монка навещает белая супружеская пара, навещает у него на квартире в Сан-Хуан-Хилл. Они сидят на кровати, поставив ноги на пол, а Монк садится за фортепиано и играет, спиной к ним. Мелодию за мелодией. Слов сказано немного, но когда супруги Лайон уходят, в руках у Телониуса Монка договор с их компанией грамзаписи «Блю ноут».
Двадцать первого ноября его бенд состоит из Джорджа Тейта (труба), Сахиба Шихаба (альт-саксофон), Боба Пейджа (контрабас) и Арта Блейки (ударные). Фортепиано не вполне настроено, но звучит хорошо. В четырнадцати вариантах они исполняют в общей сложности четыре его композиции. «’Round midnight» записывают на первой репетиции.
Эту пьесу записывали и раньше, но без него самого. Так было и так будет — он пишет музыку, другие ее записывают. Только у одного из джазовых композиторов, Дюка Эллингтона, записано больше произведений, чем у Телониуса Монка, но он и создал круглым счетом тысячу композиций. А Монк — семьдесят.
Можно подумать, что фрагментарная игра, оборванные нити мелодий, что-то вроде сомнения, неожиданно создающее передышку, что все это от неловкости или неуверенности. Но в этом сам Монк, в этом сомнение и неровное сердцебиение эпохи. Он держит музыку в ладонях и лепит ее.
«Порой я играю вещи, которых даже сам никогда раньше не слыхал».
Никогда как другие, всегда сам по себе, неспособный быть никем, кроме как самим собой. Он играет, сочиняет, работает за фортепиано целую неделю напролет, почти без еды, настолько переполненный музыкальными идеями, что не успевает записывать, их уже сменяют новые. А потом спит несколько дней кряду.
