Пока шли переговоры с Москвой, оперативно-следственная группа получила информацию, что некоторые доброхоты, прибывшие из Ингушетии, стали высказывать угрозы, вплоть до подготовки покушения на чекистов, ведущих дело, и их родственников, а также искать подходы для их подкупа. В качестве взятки предлагали немалую сумму — 500 тысяч рублей. Старшему из «гостей» намекнули, что эти их «номера» не пройдут и что единственным обстоятельством, которое может смягчить вину арестованных, может быть освобождение российских солдат из рук чеченских бандитов. Забегая вперед, скажем, что благодаря магаданским чекистам из плена, а вернее сказать — из рабства, было освобождено шесть российских солдат. Эту радость самих солдат, а особенно их матерей и жен, выплакавших свои глаза в неутешном горе, никаким золотым эквивалентом не оценить…
В истории советских и российских органов госбезопасности наряду с сомнительными, а порой и преступными акциями немало было и светлых страниц, о которых когда-нибудь подробно напишет справедливый исследователь. Взять хотя бы такой многим известный пример, как спасение чекистами 4 миллионов беспризорников после гражданской войны и около 2 миллионов — после Великой Отечественной. Акция с освобождением солдат находится в этом же ряду. Сейчас в стране снова более 6 миллионов беспризорников, но вся разница в том, что ныне о них никто не думает, ими никто не занимается, а ряды малолетних преступников ежегодно растут за счет именно этой «армии».
Однако вернемся к нашим «золотоискателям»: и Москвой, и Магаданом было признано, что подобный акт облегчения участи арестованных должен быть только разовым и единичным.
Несмотря на все принятые меры, допрос Шамиля шел сложно: казалось бы, что цепь доказательств сомкнулась и упорствовать глупо, однако он вел себя настолько самоуверенно, нагло и независимо, что можно было подумать о наличии у него «мохнатой руки» или в Кремле, или в Генеральной прокуратуре, или в Верховном суде. Так мог вести себя только законченный циник. Следователь по особо важным делам майор Михайлов, включенный в оперативно-следственную группу из одного периферийного территориального органа, как и все чекисты, немножко был физиономистом. Глядя на окаменелое лицо Шамиля, он ничего определенного не мог сказать о сидящем перед ним человеке: это было лицо сатаны, предвкушающее удовольствие от своих «штатных» обязанностей — причинения зла. Но зато его глаза — вот уж поистине зеркало души, — полные ненависти и злобы, они говорили о том, что если бы сейчас им поменяться местами, то Шамиль уж точно заставил бы заговорить своего визави. Сначала бы для порядка отсек ему мизинец правой руки, и если бы тот продолжал упорствовать, то рубанул бы и мизинец левой. А для устрашения других и полного отпущения своих грехов, ни минуту не колеблясь, отрезал бы Михайлову и голову, а своему руководителю объяснил бы, что делал это в состоянии самообороны. Он с ужасом даже представил себе, как бы Шамиль это сделал: оседлал бы его, как барана, голову за волосы оттянул назад и острым, как бритва, ножом спокойно, хладнокровно обезглавил, а фонтанирующая кровь неверного уруса утешила бы его душу и бальзамом легла на его сердце.
