Впрочем, это не важно. Их отношения начались за тем праздничным столиком возле окна на углу Западной Шестьдесят девятой улицы и Коламбус-авеню, а сейчас вот закончатся в этом жутком, мрачном подвале Бронкса.
– Ингрид… – Голос его прозвучал словно горестная мольба. – Не уходи от меня… пожалуйста…
Потом прибыла полиция, а за ней «скорая помощь». Его оттащили от жены и принялись за дело. Он сидел на бетонном полу, поджав колени к груди. К нему подошел полицейский и стал задавать вопросы, но он их не слышал, только смотрел на свою неподвижную жену, вокруг которой суетились медики. Ей надели кислородную маску, под которой скрылись губы, которые он столько раз целовал, что и представить себе невозможно, и мимоходом, и в минуты страсти. Сейчас он сидел молча и просто смотрел. Не приставал ни к кому с вопросами, жива она еще или нет, можно ли ее спасти. Ему было слишком страшно, он боялся им помешать делать их важное дело, отвлекать их, ему казалось, что жизнь ее сейчас так хрупка, что любая помеха может оборвать ее, словно нитку.
Саймону хотелось сказать, что все остальное было как в тумане, но на самом деле все происходило как в замедленной съемке и виделось в ярких красках – как укладывали Ингрид на каталку, везли ее к автомобилю, как он ковылял следом и залезал за ней внутрь, тупо смотрел на капельницу, на суровые лица медиков из бригады «скорой помощи», на бледное лицо Ингрид, слушал вопли сирены, видел приводящее в отчаяние плотное дорожное движение на трассе Мейджор-Диган; наконец они доехали, вломились в приемный покой, и медсестра терпеливо, но твердо выпроводила его и подвела к желтому пластмассовому стулу в помещении для посетителей…
Он позвонил Ивонне и кратко рассказал, что случилось.
– Я беру с собой Аню, и мы едем к тебе, – сказала Ивонна, когда он закончил.
– Хорошо, – ответил Саймон, и собственный голос показался ему чужим.
– Что сказать Ане?
Он почувствовал ком в горле и постарался проглотить его.
– Ничего такого, просто будь с ней рядом.
– Ты Сэму звонил? – спросила Ивонна.
– Нет. У него экзамен по биологии. Лучше его сейчас не трогать.
– Саймон…
– Что?
– Соберись с мыслями. Их мать застрелили. Она лежит на операционном столе.
Он плотно сжал веки.
– Я заберу Аню, а Роберт – Сэма, – сказала Ивонна. – Они должны быть рядом с матерью.
Она не стала говорить «и я тоже», наверное, потому, что дети сейчас важнее, а может, и потому, что Ивонна и Ингрид были не слишком близки. Отношения у них были ровные, они никогда не ссорились, не злились и не обижались друг на друга, но Саймон был как бы мостиком между двумя сестрами.
