Я пододвинул диван на прежнее место и лег в ожидании, когда Августа позовет меня есть. Теперь мысли, что «король голый», не давали мне покоя. Но я заставил себя обуздать возникшую злобу на Августу. Что, собственно, я от нее хотел: она выполняла свою работу. Вот что означало брошенное ею на прощание слово «слепец!». Она знала, что Татьяна спит с Алексеем, она ненавидела Татьяну, потому что я был у нее и она еще прихватила Шутова. Августе было наплевать, о чем мы говорили, когда я вернулся. Ей нужен был я, может быть, она мечтала, что, не было бы у меня Татьяны, место возле меня досталось бы ей. Но это все мои фантазии. Во всяком случае, она была женщиной с эмоциями и безумной ревностью. Поэтому и донесла на Татьяну, а Иван Дмитриевич приплел сюда Шутова намеренно. Может быть, у нее была тайная мысль, что я после этого брошу жену и что я никуда не уеду, тогда она будет счастлива со мной. Господи! Чего только не придет женщине в голову!
— Толя, иди к столу, — позвала Августа.
Я надел трусики и пошел на кухню. Здесь было чем утолить голод. Бра над столом высветило и крабов, и копченую еврейскую колбасу, которую я очень люблю, и пастрому — копченое деревенское мясо, и разогретые мититеи — наперченные колбаски, — все так аппетитно, что я почувствовал неимоверный голод.
— Выпьешь? У меня есть водка. — Августа, не дожидаясь моего согласия, достала из холодильника початую бутылку.
Мы выпили по рюмке, потом по второй, и я наконец спросил:
— А где Николай Николаевич?
— Там, — махнула она неопределенно рукой, — на Армянском кладбище. Позавчера схоронили, — разъяснила она бесцветным голосом и склонила голову к столу.
«Как же так! — ошарашенный новостью, воскликнул я мысленно, — позавчера схоронила мужа, а сегодня наслаждается в объятиях любовника! А что, собственно, произошло? Она и при живом-то муже делала со мной то же самое. С той лишь разницей, что существовала какая-то опаска: как бы он случайно не накрыл нас. Стерва все же первостатейная! Мужа спаивала, чтобы с любовником по-факаться. Вот и споила, что он помер!»
Вся эта еда мне стала противна. Молча я встал, оделся и пошел к калитке. Августа меня не остановила, наверно, поняла мое состояние и решила, что сейчас самое неподходящее время говорить о будущей встрече. Мол, захочет — придет.
Я брел по спящему городу, один посреди улицы, изредка проносились автомашины. Я шел и думал: как же так случилось, что я, еще не став разведчиком, провалился, и провалился на женщине. «Шерше ля фам!» — вот уж непреходящая истина. Аркадий своим сыщицким нюхом учуял, откуда подул ветер. Иван не любит рисковать. Он и задание, наверно, дал Августе подловить нас на болтовне. Мы угодили в его капкан, и он со спокойной совестью списал нас в архив. Очевидно, Августа сочинила ему телегу. И он тут же подал рапорт, где отразил, что мы не надежные для разведки люди. Приписал Татьяне грех, что выболтала все любовнику. Если женщина в постели разгласила тайну, она и в будущем будет опасна для дела. Несомненно, Иван Дмитриевич внес предложение от нас дистанцироваться, всякую связь с нами прекратить, спустить на тормозах. Шефа не только не накажут, а еще благодарность объявят за бдительность, что сумел своевременно рассмотреть гнилой товар и не допустил засылки ненадежных людей за кордон. Ясно, что он разыгрывал передо мной спектакль возмущенного нашим коварством человека, утверждал, что мы его подвели, для пущей важности обзывал грязными словами Татьяну. Так что дал я ему по морде или не дал — в нашей судьбе ничего не менялось, она была предрешена: рапорт шефа уже был в Москве, и оттуда пришла санкция на прощание с нами. Все-таки хорошо, что я своротил ему челюсть. Подлецов нужно бить, и не за что-нибудь, а только потому, что подлецы. Эта мысль принадлежит Аркадию, но она точна и неоспорима.
