Тот, что был в очках, открыл саквояж, вытащил шприц, в который уже была набрана жидкость, и прямо через брюки сделал Бобу укол. Я смотрел, как споро они вдвоем с «голубым» раздели американца и «голубой» быстро сбросил с себя брюки, но тут запротестовала девица: она хотела первой отработать обещанный гонорар. В мгновение ока она оказалась без одежды и полезла в кровать к Бобу, который после укола несколько оживился и вскидывал мутные глаза, оглядывая гостей.
Я взирал на всю эту дикую сцену, которая разворачивалась передо мной как в кино, и не мог охватить все это разумом: то ли потому, что был сам еще пьян, то ли все это было нереальным. Очкастый выхватил из саквояжа фотокамеру и начал торопливо делать снимки, указывая проститутке, какую позу принять, с какой стороны наклониться и взять в рот член Боба. А голый «голубой» равнодушно глядел на эти сексуальные игры, ожидая своей очереди заняться любовью с американским журналистом.
Мне вдруг пришли в голову слова наркома юстиции Крыленко, что гомосексуализм является политическим преступлением, направленным против революции, советского строя и пролетариата. Чушь какая-то, хоть и наркомовская! Интересно, что бы сказал Крыленко при виде такой картины? Упал бы в обморок? А пролетариат бы, наверное, вымер.
Мне стало все противно до тошноты, я не мог больше вынести этого гнусного зрелища и тихо спросил Визгуна:
— А по-другому нельзя было с ним?
Визгун повернул ко мне голову, и я увидел в его холодном взгляде столько ненависти и презрения, что мне стало не по себе.
— Пошел отсюда! — прошептал он злобно. — Чистоплюй! Шеф приказал тебе убираться отсюда! Чистюля! — процедил он сквозь зубы, думая, что эти слова наиболее оскорбительные для меня и являются барьером между мной и Визгуном. Я уже слышал от Мыловара про «чистоплюя». Шеф не только ненавидел, он меня презирал, потому что считал себя настоящим профессионалом, способным на любую гнусность, если это обеспечит ему выполнение приказа. В несколько секунд я понял все это, молча поднялся и пошел к двери. Там я приостановился и оглянулся, девица зажала голову Боба между голых ляжек, а «фотограф» примеривался как бы снять это поэффектнее.
Я дошел до лифта, мне не хватало воздуха, я задыхался и почти выбежал на улицу. Полной грудью вдохнул пахнущий Нилом ночной воздух. Как хорошо, что я здесь, не принимаю участия в той мерзости, что происходила в номере у американца. А если бы Шеин приказал мне? Смог бы я все это проделать с Бобом? Нет! Наверное, поэтому я и занимаюсь первой стадией — подбираю материал, кандидатов в агенты. Потом они проходят стадию компромата, этим занимаются другие люди, специалисты в этой области, а уж потом вступают в дело профессионалы по вербовке. И от того, какой компромат сделают на второй стадии, зависит успех вербовки. На четвертой стадии агент превращается в «дойную корову» — его хорошо кормят, и он хорошо доится. И все-таки замечательно, что я не продвинулся дальше контактера…
