Он поднимал палец вверх и говорил, понижая голос:
– Горд!.. Умирает в пустыне… Как лев-с.
Любский появлялся страшно редко. Да и то, справившись у верного капельдинера Матвея, который никак и ни за что не мог расстаться с Лентовским:
– Магкггаф один? У магкггафа никого нет?
При других, при посторонних, «при людях» он не появлялся никогда.
Людей он избегал.
Он:
– Умигал один! Фантастический мир?
И мне вспоминаются эти тяжелые времена и эти верные друзья. С измученными тревогою лицами.
Им все говорят, дома говорят от голода, потому что есть нечего, есть нечего. Друзья говорят, доброжелатели.
– Да плюньте вы на этого Лентовского. Кончился он. Кончился. Не воскреснет!
А они все еще считают себя «на службе у Лентовского».
Не идут никуда. Не ищут ничего.
Преступлением, изменой считают «искать чего-нибудь другого».
Они входят с измученными тревогой и нуждою лицами.
И заботливо осведомляются:
– Как здоровье, Михаил Валентинович?
Это не фраза вежливости. Это нежная, это родственная заботливость. И садятся, стараясь говорить «о чем-нибудь другом», боясь задать вопрос:
– Ну, что, Михаил Валентинович? Как дела? Есть надежда?
Только пытливо всматриваются.
Словно смотрят на орла, у которого перешиблено крыло, но который вот-вот поправится, крыло заживет, – и он вновь взовьется под небеса орлиным взмахом, могучий и сильный, и властный.
И никто из них не обмолвится словом о том, что дома у него осталась без хлеба семья.
О себе не говорят.
О себе не думают.
Вот милый Л., актер, друг юности.[133]
Я не уверен, ел ли он сегодня.
Все, что у него есть: домишко, где-то на окраинах Москвы. И этому грозит конец.
И этот домишко хотят описать за долги Лентовского. Л. был ответственным директором сада.
И останется он на старости лет без куска хлеба, без теплого крова.
Он все отдал делу Лентовского. Талант. Всю жизнь.
Пусть и последние крохи гибнут в крахе «его Лентовского».
Он ни слова не сказал об этом.
– Зачем его расстраивать?
«Он» перед ним и так больной, измученный.
– Зачем расстраивать его больше? От него нужно удалять эти «мелочи».
– Он оправится! Он поднимется! Он поднимется! И тогда все будет спасено! И дело, и люди! Он поднимется!
Он – Лентовский!
Приятели там, в городе, хохочут, напевают:
– Он подрастет! Он подрастет! На то испа-па-па-нец он!
Л. отвечает только:
– Смейтесь! Увидите!
И здесь, перед своим больным другом, перед своим кумиром, он полон верой, он религиозно молчит:
– О своих маленьких делах!
Это то, что он останется без куска хлеба, он называет «маленькими» делами!
