М.В. Лентовский | страница 11



, тоже на столе, тоже говорил речь.

И кто из них был моложе?

Прекрасно было это состязание отца и сына в молодости перед молодою толпой.

Привет тебе, старая Москва!

В тогдашней Москве теперешний «спасатель отечества» С.Ф. Шарапов служил по полиции.

Был квартальным надзирателем.

Столпом «правых» не состоял, «Русских Дел» не издавал[68], субсидий на плужки не выпрашивал.

А на дежурстве на Тверском бульваре браво покрикивал:

– Держи правей!

Вот и все было его дело.

Вы, теперешние москвичи, можете улыбнуться над этой Москвой…

Над этой старой Москвой, которая начала грозно:

– Выше стройте монастырские стены, чтобы ни один звук из-за них…[69][70]

И кончила смиренномудро:

– Подайте, православные, на построение партии «17-го октября» [71].[72]

Вы можете улыбнуться:

Улыбкой горькою обманутого сына[73]
Над промотавшимся отцом…

Но и недавняя Москва, моя старушка, может прошамкать вам:

– «Богатыри, не вы!» [74]
Плохая вам досталась доля!

VII

Эта романтичная Москва, где все принимало гомерические размеры: дела и кутежи, процессы и безобразие, – не могла жить без легенд.

И Нестор-летописец русской жизни, П.Д. Боборыкин, описывая тогдашнюю Москву, должен был написать «Московскую легенду». О том, как:

Три московских коммерсанта,[75]
Чтобы пищу дать вранью,
Порешили раз у Танти
Съесть ученую свинью.

И напечатана была эта легенда в академических «Русских Ведомостях».[76]

Такую роль играла легенда в тогдашней московской жизни. Ее не могли обойти ни будущий академик-летописец[77], ни самая академическая из академических газет. Без легенды не было Москвы.

Это была та Москва богатырей, в которой носился легендарный «дядя Гиляй», В.А. Гиляровский[78], прозванный Москвой, – тоже романтически! – «королем репортеров».

И дивил редакторов предупреждением:

– Сегодня, в час ночи, большую заметку привезу. Ждите. В 12 часов будет большая кража!

– Как «будет»?

– Приятели с Хитровки[79] предупредили. Меня всегда предупреждают, чтобы не подвести. Не прозевал бы!

Он носился, сыпля каламбурами, остротами, четверостишиями и нюхательным табаком.

Старик Тарновский[80] в ужасе воздевал к небу руки:

– Убил бы Гиляровского, да силы не позволяют! Геркулес проклятый!

– А что?

– Вчера на первом представлении влетел в зал и начал всех соседей нюхательным табаком угощать. Вижу: пошла проклятая табакерка по рукам, с ужасом думаю: «зарезал!» Тут самая драматическая сцена, а весь театр чихает!

Стружкин[81], тогда известный актер, дружески подшутил над Гиляровским: