К концу смены все было продумано до мелочей. Сегодня «французский» цех, где трудился Голубев, работал во вторую смену — не потому, что работы было много и ее приходилось организовывать в две смены. График работы «французов» диктовали цистерны-виновозы — опять же, не все, а лишь некоторые из них, содержимое которых отчего-то нужно было разлить по бутылкам и отправить на склад сразу же по прибытии. Продолжительность смены часто зависела от количества поступившего сырья; случались дни, когда цех останавливался через пару часов после начала работы, а бывало, что у конвейера приходилось стоять по двенадцать, а то и по четырнадцать часов кряду. Сегодня выдался как раз такой денек, и рабочая смена, начавшись в час пополудни, закончилась в начале второго ночи.
Кое-как доехав до дома по изрытым колдобинами улочкам, Клим Зиновьевич начал с того, что плотно поужинал. В последнее время он основательно пристрастился к выпивке, но сегодня запотевшая бутылка водки так и не украсила собой его одинокую трапезу: впереди у Клима Голубева были кое-какие дела, для которых ему требовалась трезвая голова.
Плотно перекусив, он достал из холодильника размороженный на утро кусок свиного окорока и отрезал от него изрядный ломоть. Нож был тупой, как и все инструменты в этом доме, хозяин которого не отличался домовитостью и не любил работать руками. Кромсая сырое мясо, Клим Зиновьевич с большим опозданием понял, отчего так ворчала жена, когда ей приходилось заниматься этим самой. Впрочем, мясо в их семье подавалось на стол лишь по очень большим праздникам, да и то не всегда. «Может, это потому, что жене было трудно его резать?» — подумал Голубев и фыркнул, развеселившись от этого нелепого предположения.
Убрав окорок обратно в холодильник, Клим Зиновьевич сварил себе пол-литра крепкого кофе и включил телевизор. В ночном эфире транслировалась какая-то американская комедия — глупая, но довольно смешная. Похохатывая и прихлебывая горячий кофе, Голубев время от времени косился на стол, где в глубокой тарелке лежал кусок отборной сырой свинины. Он понятия не имел, что было на ужин в доме Егоровых, но подозревал, что обитавшему у них во дворе цепному кобелю вряд ли часто перепадали сочные свиные отбивные. Еще какой-то месяц назад он сам мог только мечтать о таком куске, как тот, что сейчас лежал на тарелке, дожидаясь своего часа. Когда ему случалось увидеть по телевизору, как кто-нибудь бросает кусок мяса собаке, он неизменно завидовал хвостатой твари и не раз заявлял об этом вслух, на что ему так же неизменно отвечали, что от собаки, дескать, есть хоть какой-то прок. Сейчас он сам собирался накормить мясом собаку, да притом не свою, а чужую, и ему было приятно думать, что загробная жизнь действительно существует. Если так, жена там, наверное, с ума сходит от злости, наблюдая за тем, что вытворяет ее муженек.
