Собственно занятия в нашем инженерном училище по большей части являлись профанацией. Теоретическая подготовка сводилась либо к тупому сидению в классах, либо всех бросали на хозяйственные работы. Писари вообще не вылезали из канцелярии, но вместе с тем у нас были самые лучшие знания среди курсантов. Ведь мы собственноручно писали конспекты всех занятий и даже ставили липовые отметки на несуществующие уроки в учебных журналах. Поэтому когда приезжала комиссия, писарей сразу кидали в первые ряды отвечающих, ибо только они знали, чем отличается бортовой фрикцион от ПКТ. Более менее ситуация выправилась когда начались вождения. Но и здесь находилось место очковтирательству. Ушлые прапорщики с канистрами сливали топливо из машин, так что вместо положенного часа курсант практиковался только пятнадцать минут в день. Но на полигоне все равно было интереснее чем в казарме.
Раз в месяц нас также водили на стрельбище, где на одного человека отводилось тридцать патронов из АК-74. Опять-таки по документам. На деле же в рожке оставляли всего пятнадцать патронов. Образовавшиеся излишки офицеры использовали в шумном пиротехническом шоу, с использованием РПК и подствольных гранат. Но никто не жаловался, потому как в других частях и такого не было. Даже я со своей близорукостью умудрялся сдавать зачет на четверку, хотя отношу это на скорее на высокие тактико-технические свойства автомата, из которого затруднительно промахнуться. Но вскоре интерес к стрельбе поутих, так как стрельбище находилось в пяти километрах от «учебки» и расстояние приходилось преодолевать в полной боевой выкладке бегом.
Сначала в штаб вызывали редко, но метко. Однако вскоре учебный процесс начал подходить к концу. И начался самый активный период в жизни строевого отдела - составлялись километровые списки убывающих в войска и прибывающего молодого пополнения. Как я пережил этот месяц, сам не помню. Но именно в этот момент мой авторитет в курсантской среде взлетел до невиданных высот, так как я стал локальным божеством, от которого зависела их дальнейшая судьба. Ко мне выстраивались делегации с дарами, прямо как ветхозаветные волхвы. Ибо все хотели служить поближе к дому, и Давыд мог устроить это. Правда, не всегда получалось - в Новосибирск уходила команда из пятнадцати человек, а претендентов было пятьдесят. Настал печальный момент расставанья с друзьями, убывающими в войска. Всегда оживленный муравейник казармы опустел. Оставшиеся немногочисленные старослужащие бродили по помещениям и тоскливо напевали: «Скоро лето, скоро мухи - скоро к нам приедут духи». В канцелярии осталось всего двое писарей - я и Димон Груздев, которого по причине несения караула решили оставить сержантом.
