Крупные произведения, вроде романа-трилогии, долго строятся и медленно вырастают. У них своя логика развития и расширения пространства. И когда это самое художественное пространство, сам воздух романа, объём текста, мощно растёт, выдавливая стенки, раздвигая границы сюжета, – стоит внимательно прикинуть и понять: этот текст – он просит срочного ограничения или срочного выплеска за пределы первоначального замысла?
Так было у меня с «Наполеоновым обозом»: замысел потребовал места и времени. Герои оказались людьми обстоятельными и настойчивыми, медленно и честно росли и взрослели; их любовь оказалась ошеломительной, потребовала уважения и даже восхищения. Вот и считайте кубометры затраченной на книгу бумаги.
Никто и никогда не сможет подсчитать эти проценты, доли и т. д. Это пути таинственные, тайные пещеры странного симбиоза фантазии и факта, где нечто рождается из ничего, где скучнейшая материя преобразуется в пласт художественной ткани, где единственная фраза может стать опорным столбом сюжета.
Вот пример: работаю над циклом маленьких новелл, в основу каждой положен либо реальный случай, либо целая история, либо какой-то незначительный эпизод, который чем-то когда-то меня привлёк, застряв в моей записной книжке. Третья новелла выходит почему-то ужасно скучной и банальной…
Тут звонит моя приятельница и начинает рассказывать какую-то длинную муторную историю своего рабочего конфликта. Я злюсь: она отрывает меня от работы, хотя знает, что утром мне звонить нельзя. Но я терплю, терплю, почти не слушая. Вдруг моё ухо цепляет фразу об одном её сослуживце в давней редакции международного радиовещания, который писал пейзажи… золотой краской.
Я застываю. Замерзаю, с перехваченным горлом. В телефонной трубке всё журчит голос приятельницы: «…представляешь, такой вот чокнутый чебурашка был, все пейзажи – золотой краской…» Но я уже ничего не слышу, не понимаю ни слова; в моём мозгу вспыхнула золотая краска, застрявший сюжет рванул в неожиданную сторону, и мне всё уже понятно, всё сложилось, взлетело, всё парит и трепещет, и волны золотого света прокатываются по тексту новеллы, озаряя каждое слово.
Что тут сказать о «процентах»? И что такое (и где оно?) это самое «реальное событие», и кому оно интересно?..
На чём должен базироваться сюжет произведения: на «большой идее»? на какой-то «свежей мысли»? На сильных эмоциях или, ещё суровее: на синтезе этих «краеугольных принципов творчества»? Всё это я вычитала недавно в интервью одного серьёзного прозаика.
