На следующий день я встретилась на Фонтанке с одним знакомым немолодым режиссером, которому должна была передать давний подарок от свекрови. Он посадил меня в машину и повез по Ленинграду, читая Пушкина, показывая город и рассказывая о том, как он юношей встречал именно здесь, у этого дома, Шварца и Зощенко. Он увлекался все больше и больше и вдруг, посмотрев на меня, прервал рассказ. Он замолчал. Тогда заговорила я. И почему-то рассказала, что со мной произошло, и что я приехала сюда как на край света, и что я хотела бы сейчас сидеть в каземате…
Он слушал очень внимательно, а потом сказал:
– Если бы я был хотя бы на двадцать лет моложе – я бы, ни минуты не задумываясь, лежал у ваших ног.
Наутро я дочитала книгу Шварца. А потом пошла на вокзал. Я была абсолютно спокойна и полна уверенности, что теперь все будет хорошо. В вагоне напротив меня сидела абсолютно рыжая девушка, с кудряшками, и, заслоняясь книжкой, плакала.
С удивлением я вдруг увидела, что она – отражение меня прежней, которая ехала в поезде несколько дней назад. Мне хотелось подмигнуть ей, подбодрить и все объяснить, но я прекрасно понимала, что сейчас мы в разных измерениях и что она еще не прошла свой путь, а значит, время ее еще не пришло.
Когда я вернулась, я рассказала Ленке, что, кажется, больше не боюсь одиночества.
И тут Петр вернулся. Из той жизни, которую он себе решил создать, ничего не получилось. Он был раздавлен, разбит и долго не мог прийти в себя. Он медленно выздоравливал, но мы жили словно на разных берегах реки.
В тот день 19 августа 1991 года первый, кто оказался у нас на пороге, был наш мастер Тарас Перепуст. После поездки на его родину видела я его уже довольно редко. Он вбежал в дом очень возбужденный и сказал, что только что поговорил с танкистом, который, конечно же, оказался украинцем, и объяснил ему, что нельзя давить народ. Танкист ответил, что им никто не сказал, куда они едут и зачем. Просто отдали приказ выдвинуться и все. В общем, они никого убивать не собираются. Тарас с танкистом пожали друг другу руки, и тот исчез в своем танке. Тарас, говоря все это, доставал из сумки свернутые полотна шелка синего и желтого цвета и сообщал мне, что сейчас мы будем шить украинский флаг. Я принесла ему машинку, и он стал профессионально соединять полотнища ткани. Впервые я увидела желто-голубое знамя, которое Тарас с того времени носил за собой везде – на баррикады, митинги, а после победы над путчистами – отвез его в Киев, на День независимости.
