Правоверные, уже тянувшиеся к мечети, увидели это, и с криками: «Что-то случилось с суфием!», «Суфий упал!» — побежали к нему. Лестница была узкая, подниматься по ней можно было только по одному. Те двое, которые поднялись первыми, увидели, что суфий лежит неподвижно, скорчившись и свешиваясь головой с верхней ступеньки лестницы.
— О, горе!
— О, бедняга суфий!
— Что это с ним случилось? — причитали люди.
Суфий был жив, но дышал редко, тяжело и сознание не возвращалось к нему.
Карим-каменотес обхватил суфия, положил его прямо на спину и сказал одному из прихожан:
— Произнесите вы азан, а то люди ведь ждут…
Привыкшие за двадцать лет к голосу Аймата-суфия, молельщики удивились, увидев на минарете другого человека.
Между тем Карим-каменотес с помощью других людей спустил суфия по узкой лесенке вниз.
— Так, так, потихоньку, — говорил Карим-каменотес сам себе, опуская беднягу с плеч и укладывая его на циновку на террасе мечети.
— Сосед мой, что с вами? — попытался он спросить у суфия, но тот ничего не ответил. Он храпел, задыхался, жилы на его шее вздулись, вид у него был страшный.
— Что же нам теперь делать? — спросил Карим-каменотес у людей, сошедших вместе с ним с минарета.
— Да что же мы можем сделать? И все ведь случилось за один миг… Ничего мы не можем тут сделать, пропустим только время намаза.
— Пока не надо его тревожить. Может быть, отлежится и придет в себя…
Оставив суфия на циновке, они поспешили на молитву. Кариму-каменотесу десятиминутное моленье показалось за десять дней. Едва дождавшись конца намаза, он поспешил на террасу, споткнулся о калоши прихожан, но, к счастью, не упал и опять оказался возле старика. Он опустился на колени и, всматриваясь в лицо суфия, громко позвал: «Сосед! Сосед!» Но сосед лежал неподвижно с открытым ртом, с закатившимися глазами и не дышал.
— Наш суфий отдал богу душу… Царство ему небесное… — Карим-каменотес поднял глаза к небу, провел ладонями по лицу, затем своим поясным-платком подвязал умершему подбородок, а лицо его накрыл белым платочком.
— Святая сила! Ведь совсем недавно он был здоровехонький! — удивлялись люди, выходившие после намаза из мечети на террасу. — Вот так-то… Мы предполагаем, а бог располагает. Все мы бренные в этом бренном мире… Если уж так внезапно он понадобился создателю, так уж, наверное, удостоится небесного рая; безобидный он был человек… — так говорили сельчане, как бы утешая и умершего и самих себя.
— Воля аллаха… выпало ему прямо в мечети испустить дух: на минарете он упал, а на террасе мечети преставился… быть ему, значит, в раю… Смерть тоже ведь — милость божья.
