— Проходи, Федор Степанович, садись, — пригласил бригадир, показывая на стул возле своего стола. — Разговор к тебе есть.
— Дак, я ж ничего не знаю, — с белорусским акцентом сказал кузнец, примащиваясь у самой двери.
Гвоздарев чуть усмехнулся:
— Откуда тебе известно, о чем разговор пойдет?
Бронзовое лицо кузнеца покраснело. Потупясь, он словно растерялся и виновато кашлянул:
— Дак, по селу брехня пошла, будто цыгане на пасеке убийство совершили…
— И ты о цыганах ничего нам сказать не можешь?
— А чего я про них скажу?.. — Кузнец исподлобья взглянул на бригадира: — Без моего сказу все знаешь.
— Как они сегодня с работы ушли? — спросил Голубев.
Кузнец пожал плечами:
— Дак, кто ведает, как…
Бригадир нахмурился:
— Ты не был, что ли, с утра на работе?
— Был.
— Ну, а в чем дело, Федор Степанович? Почему откровенно говорить не хочешь?
— Я ж ничего особого не знаю.
— Тебя «особое» и не спрашивают. Вопрос конкретный ставится: как цыгане сегодня ушли с работы?
Кузнец помолчал, несколько раз опять кашлянул. Затем, как будто обдумывая каждое слово, медленно заговорил:
— К восьми утра все десятеро мужиков под главенствованием самого Миколая Миколаича Козаченки явились в мастерскую. Не успели перекурить перед началом работы, Торопуня на своем самосвале подкатил. Правую фару, видать, по лихости умудрился напрочь выхлестать…
— Это шофер наш, Тропынин фамилия, а прозвище за суетливость получил, — объяснил Голубеву бригадир.
Кузнец, будто подтверждая, кивнул головой и продолжил:
— С Торопуниной фарой занялся сам Козаченко. Быстро управился, и цыгане всем гамузом стали домкратить списанный комбайн, на котором в позапрошлом годе Андрюха Барабанов работал, чтоб годные колеса с него снять… Глядя по солнцу, часов в десять прибег Козаченкин старший мальчуган Ромка и во весь голос: «Батька! Кобылу украли!» Козаченко с сынишкой одним мигом — к табору. Совсем недолго прошло — опять Ромка прибег. Погорготал с цыганами по-своему, и вся компания цыганская, как наскипидаренная, к табору чуть не галопом подалась. Больше я их не видел.
— Что там стряслось? — удивленно спросил Гвоздарев.
— Дак, если б Ромка по-русски говорил, а то он по-цыгански: «Гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр»… Вот, когда первый раз про кобылу закричал, это я понял.
— Значит, цыгане около десяти утра бросили работу? — уточнил Голубев.
— Может, позднее. Надо Торопуню спросить — тот всегда при часах, а я по солнцу время определяю.
— Это при Тропынине произошло?
