Остановившийся рядом Темелькин вдруг настороженно заводил носом. Новый порыв ветра нахлынул на охотников, и тотчас ощутимо запахло смолистым дымом. Степан невольно подался вперед, отодвинул с пути мохнатую кедровую ветвь и в нескольких метрах от себя увидел огромный навал сушняка. Трепещущие от ветра языки пламени въедливо лизали смолевые сучья, разбрасывая по сторонам дымящие искры. Вблизи взметнулось еще одно желтое пламя, гулко затрещав хвоей, быстро поползло к вершине густой пихты. Ветер рванул кусок пламени, большим шматком бросил его на соседний кедр. Будто живой вздрогнул таежный великан и в какие-то секунды превратился в гудящий гигантский факел.
Дальнейшее Степан видел как в тумане. Лихорадочным взглядом он искал среди огненного хаоса Бородатого. «Спалит тайгу!» — с ужасом думал Степан и вдруг заметил, как в стороне от пожара мелькнула черная тень. Словно разъяренный медведь-шатун, рванулся Степан напролом за тенью. Бородатый, выбившись из сил, смог уйти всего на несколько метров. Сгорбившись, как загнанный зверь, он повернулся к Степану и вскинул винтовку. Но в тот же миг голова его дернулась, странно запрокинулась назад и весь он медленно стал оседать на снег. Степан почти не слышал звука темелькинского выстрела. Ветер подхватил этот звук и унес его в вышину, в неслышимость.
«Вот и все, — равнодушно подумал Степан. — Молодец старый Гирманча. От верной смерти меня спас». Тяжело передвигая лыжи, он подошел к убитому, мучительно долго смотрел в оскаленное лицо и очнулся только тогда, когда рядом стоявший Темелькин громко сказал:
— За Дарью!.. За Сеньку Аплина, за всех, кого сгубил ты, собака-Шаман!
Отвернувшись, Степан медленно взял с кедровой ветви горсть снега и поднес его к воспаленным губам. Невыносимая усталость навалилась на плени, и он почувствовал, что начинает погружаться в забытье. Как из тумана, глухо заторопился голос Темелькина:
— Поднимайся, Степан, поднимайся! Шибко скоро идти надо — иначе сгорим. Вместе с Шамановой тайгой сгорим!..
Тайга и впрямь полыхала уже вовсю. Напористый, тугой весенний ветер с сатанинской удалью хватал с разлапистых кедров охапки огнедышащего пламени, длинными языками вскидывал их к черному небу, закручивал в гигантские искрящиеся свечи и в дикой ярости швырял на соседние деревья. Тревожный, угрожающий гул, разрастаясь, превращался в задыхающееся, храпящее рычание. Вокруг заполыхало обжигающим жаром, от которого проседала могучая толща снегов.
