Сняв шапки, в молчании стояли охотники у безжизненного тела, и Степан чувствовал, как трудно становится дышать. Задыхаясь, выбежал он из стана и, сжав ладонями виски, остановился, бессмысленно глядя на деревья. Неожиданно слабый металлический щелчок нарушил таежную тишину. Степан резко повернулся на звук — в каких-нибудь десяти метрах, из-за толстого кедра, прямо на него уставились прищуренные глаза на бородатом старческом лице и направленный в грудь винтовочный ствол.
«Конец», — мелькнуло в мозгу. Первым желанием было: броситься вправо, за угол стана, но другая, подсознательная, сила толкнула в противоположную сторону. Падая, Степан услышал хлесткий звук винтовочного выстрела. Крупная щепка, отлетевшая от сруба, больно ударила по щеке; лицо и шею обдал холодом колючий ноздреватый снег. Прежде, чем Бородатый успел передернуть затвор винтовки, Степан был на ногах. Из стана выскочил Темелькин и, не целясь, дуплетом из обоих стволов ударил в метнувшийся от кедра силуэт. Густо осыпая хвою, дробь стегнула по ветвям, но оказалась бессильной против человека, скрывшегося за деревьями.
Степан, не раздумывая, схватил ружье и лихорадочно стал надевать лыжи. Однако опытный старый остяк тревожно остановил его:
— Стой, паря Степка, стой! Тайга не любит глупой головы. Куда в потемках бежать? Как заяц на пулю нарвешься!
Всю ночь Степан и Темелькин просидели в стане у жарко топящейся печки, мучаясь догадками. Насколько Степан мог разглядеть, Бородатый походил на старика Колоколкина. Темелькин сопел трубкой и, закрыв глаза, тоже думал.
— Похоже, Васька Шаман был, — уже под самое утро сказал он. — Ловить зверя надо, иначе шибко много беды наделает.
Утром Степан с Темелькиным пошли по следу.
Бородатый предчувствовал погоню и старался запутать след. Несколько раз охотники плутали на одном месте, с трудом различая направление лыжни. Опасаясь друг друга, ни Степан с Темелькиным, ни Бородатый не разжигали костров, чтобы согреться; по ночам сторожко дремали в логовах из наломанных веток пихтача. Иногда Степану казалось, что дальше идти он уже не может. В такие минуты в памяти вставало лицо Семена Аплина, каким оно было, когда они вместе сдали добычу; вспомнилось, как в глазах промысловика, редко знавшего охотничью удачу, светились слезы радости. И снова появлялись силы, ненависть поднимала Степана, и он все шел и шел по следу убийцы.
На третьи сутки Степан окончательно ослаб. Пот заливал глаза, а все тело колотил морозный озноб. Стало трудно дышать. С силой он втягивал в себя воздух, внутри все леденело, как будто в легкие попадали острые кусочки льда, давил противный привкус крови. Вдобавок, вечером с гулом и свистом пронесся над тайгой ветер. Сорванный им с деревьев снег стал засыпать лыжню. «Все пропало», — с отчаянием подумал Степан и, тяжело глотая холодный воздух, устало прислонился к замшелому кедру.
