Эмили, поняв, что творится на душе у Агаты, улыбнулась.
– Возможно, мне не следовало бы об этом говорить. Я забылась. Но все это вполне возможно, когда состаришься и уже не можешь работать, а поддержать тебя некому. Вы вряд ли это поймете. Когда человек беден, он пребывает в постоянном страхе и не может в одночасье перестать об этом думать.
– Но теперь, теперь! О, теперь все изменится! – воскликнула с искренним энтузиазмом Агата.
– Да, теперь мне нечего бояться. И я так благодарна… лорду Уолдерхерсту.
И назвав его имя, Эмили опять (как ранее подметила леди Мария) покраснела. В этих простых словах крылось ее благоговение перед Уолдерхерстом.
Спустя полчаса прибыл и сам лорд Уолдерхерст. Он застал Эмили стоящей у окна. Она улыбнулась.
– Вы выглядите просто замечательно, Эмили. Полагаю, все дело в белом платье. Вам следует как можно чаще носить белое.
– Обещаю, – ответила Эмили. Он заметил не только белое платье, но и милый румянец, и мягкий блеск глаз. – Я бы хотела…
Она, застеснявшись, умолкла.
– Так чего бы вы хотели?
– Я бы хотела радовать вас не только цветом платья, все равно, белого или черного…
Он смотрел на нее, как всегда, через монокль. Его всегда смущали даже малейшие намеки на проявления чувств, он сразу становился очень скованным. Он хорошо знал за собой это свойство, и не вполне понимал, почему слова Эмили Фокс-Ситон ему даже нравятся, хотя и не мог ответить на них с той же непосредственностью и прекрасно это сознавал.
– Что ж, тогда носите время от времени желтое или розовое, – сказал он с неловким смешком.
До чего же у этого создания большие и честные глаза, как у хорошего ретривера или у той зверушки, которую он как-то видел в зоопарке!
– Я буду носить только то, что вам нравится, – ответила она и посмотрела ему в глаза. Он отметил про себя, что она выглядит отнюдь не глупо, хотя обычно говорящие о чувствах женщины выглядят ужасно глупыми. – Я всегда буду поступать так, как нравится вам, лорд Уолдерхерст. Вы даже не понимаете, как много для меня сделали.
Они шагнули друг к другу, эти два человека, неспособные выразить свои чувства. Он выронил монокль и погладил ее по плечу.
– Называйте меня Уолдерхерст или Джеймс… Или… Или «мой дорогой», – сказал он. – Мы же собираемся пожениться.
И он удивился сам себе, поняв, что хотел бы поцеловать ее в щеку.
– Иногда мне хочется, чтобы вернулась мода говорить «милорд», как говорила леди Каслвуд в «Эсмонде»[6]. Мне это всегда нравилось, – горячо произнесла она.
