Ее сердце оборвалось, буквально оборвалось. В Лондоне постоянно ходили грязные истории о том, что вытворяли мужчины его ранга – об изменах, мерзких шалостях, жестокости. Это ни для кого не было секретом. Были мужчины, которые, сохраняя видимость респектабельности, творили ужасные дела. И жизнь благовоспитанных, но вынужденных бороться за существование женщин была очень тяжелой. Некоторые из них соглашались на неприличные предложения, потому что искушение было слишком велико. Но она никогда не думала, она и помыслить не могла…
Она вскочила на ноги. Он тоже встал, а поскольку она была женщиной высокой, глаза их были почти вровень. Ее огромные честные глаза были широко раскрыты и полны слез.
– Ох, – в голосе ее слышались беспомощность и безнадежность. – Ох!
Наверное, это была самая эффектная из женских реакций. От этого «Ох!» могло разорваться любое сердце. Она не могла произнести никакого другого слова, ведь он был таким могущественным, таким важным, а она – такой беспомощной и даже бездомной!
Потом, позже, он не раз говорил о ее красоте, и у нее были свои прекрасные моменты в жизни, но Уолдерхерст никогда не рассказывал ей о том, что самым прекрасным моментом в его жизни был тот, когда она стояла перед ним навытяжку среди вереска, просто стояла, опустив руки, ее огромные, полные слез карие глаза смотрели прямо на него. В ее беззащитности было столько женского, что перед ней не мог бы устоять ни один мужчина на земле. Несколько секунд они просто стояли друг против друга и смотрели друг другу в душу – обычно хладнокровный аристократ и обычно вполне прозаичная молодая женщина с третьего этажа дома на Мортимер-стрит.
Затем в его глазах что-то сверкнуло, и он шагнул к ней.
– Боже милосердный! – воскликнул он. – Боже милосердный! О чем, по-вашему, я могу вас просить?
– Я… не знаю… Не знаю…
– Девочка моя! – воскликнул он даже с некоторым раздражением. – Я прошу вас стать моей женой. Я попросил вас жить со мной самым уважительным образом, стать маркизой Уолдерхерст.
Эмили недоверчиво прикоснулась кончиками пальцев к своей обтянутой коричневой льняной блузкой груди.
– Вы… просите… меня?
– Да, – ответил он. Монокль выпал у него из глаза, он подхватил и вставил его обратно. – Вон уже Блэк возвращается. Я вам все подробно объясню, все расскажу по дороге в Моллоуи.
Корзину с рыбой погрузили в двуколку, туда же посадили Эмили Фокс-Ситон, а лорд Уолдерхерст отобрал у кучера поводья.
– Вам придется возвращаться пешком, Блэк, – сообщил он. – Вот по этой тропе, – и махнул рукой в неопределенном направлении.
