. Две преграды отделяют подданных от государя: незнание политики первыми, а также огромная разница между частным и общественным: "…как сказал Гвиччардини в одном из своих советов, частные лица не могут обоснованно ни прославлять, ни порицать многое из того, что делают государи, не только потому, что не знают положения дел и того, что к ним относится и в них планируется, но также потому, что разница огромна между благоразумием и волей государей и тем же у частного лица… также я счел бы разумным, чтобы государь в делах, касающихся собственно королевской власти, не имел бы судьями никого, кроме королей или тех, кто их представляет, но не частных лиц, чье ничтожество не может оценить в масштабе страны того, что значит власть"
[222].
Государь действует и выносит решения в рамках того, что Амбруаз называет "тайна государства" ("le secret de l’estât")[223], "тайные потребности государства"[224], знание которых придает государю свободу действия. Он является в идеале монархом тайны, государем, чья форма власти есть загадка, "фигура умолчания по Квинтилиану". То, что он решает и являет в своих собственных решениях, не зависит от того, что есть на самом деле, даже от того, что он в действительности решил, и в этом надо отдавать себе отчет. Двор и королевство преисполнены амбициями и игрой сил знати, и, видя их без конца пытающимися увеличить свое могущество, враждующими друг с другом, государь, как ранее объяснял Октавиан, должен сам "постоянно быть в действии"[225].
То, что высказывает Амбруаз, по сути очень близко к урокам, извлеченным Гвиччардини из истории своей страны: он показал в "Истории Италии" политическую власть, подверженную неконтролируемым и непредсказуемым колебаниям Фортуны и, следовательно, обреченную постоянно считаться с переменчивостью дел человеческих, опасаясь действий, которые могут иметь роковые для нее последствия в истории. Благоразумие и мудрость заключены в политическом действии, требующем постоянно находиться в положении ожидания, тайны, подозрения и недоверия, чтобы "fare capitale del tempo", и удачнее всего использовать внезапно подвернувшиеся обстоятельства. Для Гвиччардини, как писали Жан Луи Фурнель и Жан Луи Занкарини, настаивая на отличии способа анализа у автора "Истории Италии" и Макиавелли, то что делает политику достойной или не достойной похвалы — это искусство, с которым удается овладеть или даже манипулировать Фортуной[226].
Именно в этом аспекте Амбруаз обращает свое внимание на Варфоломеевскую ночь и дает объяснение тому, что произошло с точки зрения его идеи о государе, постоянно находящемся в движении и окруженном тайной действия. В его глазах всему причина амбиции знати и ненависть, противопоставившая одних другим. Король не имел ничего общего с покушением, организованным против адмирала де Колиньи: "…как общее предзнаменование я понимаю день, отмеченный кровью и местью, равно как и недоверием знати, оскорбленной могущественным противником, когда взаимная ненависть стала делом для вождей партий достаточно обычным, чтобы привести к таким последствиям…" Есть что-то от закона истории, вмешавшегося в парижскую бойню, закона мести, царившего между крупными сеньорами.
