Самого серьезного внимания заслуживают также данные о том, что в Фессалонике среди ее высшего социального слоя имелась влиятельная группировка, находившаяся в тесном контакте со славянскими вождями и, более того, готовая к сотрудничеству с ними для достижения собственных целей, не совпадающих с интересами правящей в Константинополе знати.
Еще недавно (в первой половине царствования Юстиниана I) экономически господствовавшая в империи знать утратила свое благосостояние (кроме той ее части на Балканах, которая входила в высший слой чиновной и военной аристократии). Имения этой знати на Балканском полуострове были потеряны, пригородные проастии разорены, служба в провинциальных органах управления, вероятно, не компенсировала (в виде жалованья) понесенных потерь. Как видно из приводившихся свидетельств, городская верхушка стремилась сама обеспечить свою безопасность, не веря в помощь из центра. Все это порождало оппозиционные настроения и побуждало к поискам выхода.
Именно этим обстоятельством объясняются сообщаемые в «Чудесах» факты о произволе местных правителей, спекулировавших хлебом государственных зернохранилищ и притеснявших горожан. Эти круги, видимо, и проявляли склонность к сотрудничеству со славянской аристократией, надеясь найти для себя выгодное место в рядах правящей элиты в случае победы славянских вождей. Еще во время осады города Хацоном, когда этот вождь был захвачен в плен, «некоторые из занимающих первенствующее положение в нашем городе» пытались укрыть его «ради каких-то неблаговидных целей»; только при вмешательстве горожанок он был обнаружен, (L., I, р. 179. 4–16, § 193). Весьма показательно, что сам автор рассказа о Первуде, явно принадлежавший к высшему клиру города, с нотой осуждения говорит об эпархе Фессалоники, который неизвестно «каким образом и ради чего» донес императору на вождя славян (L., I, р. 208. 9–209. 4, § 231). Примечательно и то, что об освобождении Первуда и о готовности взять его «на поруки» ходатайствовали вместе славянская знать и сами горожане. Совместное посольство отправилось и на встречу с императором в столицу (L., I, р. 209. 13, § 232). Намекает автор и на некие «решения», которые хранили втайне архонты Фессалоники и других мест, оказавшиеся тогда в городе, в отношении этого крупного центра в момент его осады (L., I, р. 221. 17–22, § 282). Рассказывая о «полу-варварах», приведенных Кувером, автор с удовлетворением констатирует, что среди них было много христиан. Так, говорит писатель, увеличивалось «благодаря православной вере и святому животворному крещению племя (φύλον) христиан» (L., I, р. 228. 6–13, § 285). Отметим, что в этой же части «Чудес» сообщается и о принятии христианства отдельными славянами (L., I, р. 219. 31–220. 4, § 276). Мы полагаем, что современники-византийцы уже питали надежду на крещение славян и на увеличение благодаря этому христианских подданных империи. В том же эпизоде о Кувере, повествуя о плане его приближенного Мавра захватить город изнутри, автор называет этот замысел достижением цели «посредством междоусобной войны» (δί έμφυλίου πολέαου) (L., I, p. 229. 27, § 291; p. 230. 26, § 294), т. e. намекает на сторонников Мавра и среди жителей города
