Двор на Поварской | страница 38
Вдруг его начало подергивать, сначала потихоньку, потом сильнее и сильнее, он стал говорить странные бессвязные вещи: «Красные… Белые… Мамочка, не отдавай, они душить меня хотят… рыдают… стонут. Ты видишь тени? Чего они хотят?»
Лидка шарахнулась от него, сильно испугавшись и не понимая, что ей делать: помочь ли чем-то, звать на помощь или вообще бежать прочь. А он смотрел на нее немигающими голубыми глазами и продолжал: «Вон, видишь, маленькая ранка в боку, кровь… У кого – у нее или у меня? Сейчас увидим… А вот и она, у нее черные брови, а глаза зеленые… Таких не бывает, но она есть. Она меня не любит… Мама, она меня не любит…»
Вдруг начал хрипеть, дико закричал и повалился на пол, как убитый.
Лидка безумно тогда перепугалась. Коленки подкосились, она рухнула рядом и зарыдала, горько, по-детски, словно поняв, что вот оно, первое настоящее горе. Потом сделав над собой усилие и вытерев кулаком слезы, тяжело поднялась и на подгибающихся ногах побежала в коридор звать на помощь. И кого же она первой увидела – Женьку Кобрину! Но бросилась к ней, сказала, что Шурка, их любимый Шурка совершенно сошел с ума, лежит в гимнастическом зале на полу и лепечет что-то бессвязное. Вскоре набежал еще народ, чтобы помочь бедняге; его аккуратно подняли с пола и положили на стол там же, в зале. Шуркина рука все время не по-живому свешивалась и мерно раскачивалась, как маятник у часов.
– Где Лида? – шептал он. – Где Лида?
Потом стал вроде бы постепенно приходить в себя, с удивлением оглядываясь и не вполне еще узнавая друзей. Лидка взяла себя в руки и перестала, наконец, рыдать, хотя была страшно напугана всем сразу: и этим безумным и бессмысленным Шуркиным взглядом, и бессвязным лепетом про красных, белых и зеленоглазку. Ей казалось, что она чуть не потеряла его – так просто, прилюдно, посреди полного благополучия вдруг раз – и любимый человек тушится, как ненужный окурок. И всё, и нету. А Шурка, как ни в чем не бывало, вдруг встал и осмысленно и даже настойчиво потребовал, чтобы Лидка пошла его провожать.
Мимо такой пройти было невозможно! Лидка, 1930-е гг.
Лидка пошла.
А по дороге разлюбила.
Резко.
– Ты хоть помнишь, что было? – спросила она Шурку. – Что на тебя нашло? Я чуть не умерла от горя.
Она совсем не ожидала услышать то, что услышала.
– Прости, я хотел доставить себе удовольствие, а о тебе совсем не подумал. Нанюхался кокаину, и мне так захотелось пострадать… Я и начал страдать! Устроил вот такое представление. Неужели тебе не понравилось? Мы ж артисты! Ты должна была это оценить!
