Приехала Марта потом окольными путями, кое-как устроилась в театр билетершей, поменяв фамилию и скрыв подаренное ей князем прошлое. В начале тридцатых про нее прознали (родная сестра постаралась), взяли тихонько ночью и увезли, а детей-подростков отправили в приют, где один княжеский отпрыск вскоре помер в горячке. Потом ее чудом выпустили, она уехала в тьмутаракань, а много позже, прямо перед войной, вернулась в Москву. Пыталась узнать хоть что-то о сыне, но тщетно, под такой фамилией никто нигде не жил. Поселилась в нашем круглом дворе окнами на улицу и завела собаку. Но ежемесячно ходила в какую-то контору и оставляла заявление на розыск человека, ее сына.
Со слухом было у нее очень плохо, нелеченый отит привел к тому, что она почти оглохла в тюрьме, но, как ни странно, хорошо воспринимала только страстный шепот. Слуховой аппарат покупать отказывалась, потому что боялась, что как только купит его, то сразу же и умрет, а деньги будут потрачены впустую. Лидка потом много позже ходила к ней, чем-то помогала по кухне, шила ей, перешивала и перелицовывала вещи, часто беря меня с собой. Обстановка у Марты была аскетична, за исключением богатого резного дубового стола с восхитительной темно-бирюзовой плюшевой скатертью, расшитой переплетающимися ветками невиданных лилий и кувшинок. А в центре скатерти летали, совсем как живые, несколько милых парашютиков, оторвавшихся от одного полулысого вышитого где-то с краю одуванчика. Я всегда, с остервенением ковыряла их пальцем, пытаясь если не сдуть, то хотя бы куда-нибудь их отодвинуть, но они вечно мозолили глаза. По краю скатерти шла длинная пепельно-серая шелковая бахрома, под которой болонка Одетта и сиживала в свое время. Стол этот я хорошо помню, он был тогда для меня как целый город с основательными мощными ногами, выточенными, казалось, из цельных стволов дерева, с очень детально вырезанными звериными мордами, человечьими лицами, листьями и не помню уже чем еще. Марта с Полей и Лидкой о чем-то болтали, я ползала под столом и изучала его. Он был хорош до невозможности! Выяснилось, что помимо несусветной красоты, он еще служил своеобразным сейфом: в каждой ножке были потайные кнопочки, с помощью которых можно было открыть искусно спрятанные дверцы (о которых, не зная, догадаться было почти невозможно). Причем открывались эти дверцы с мелодией – на каждую ножку своя музыка. Этот стол был удивительным произведением искусства, одним из подарков князя Мартусси. Много лет, пока Марта странствовала, стол простоял в дворницкой бывшего Мартиного особняка, а когда вернулась, верный татарин-дворник отдал ей эту махину беспрекословно и даже помог перевезти стол в новое жилье. Видимо, про тайные сейфовые ножки стола не прознал и про спрятанные в них бриллианты тоже. Именно бриллианты в изделиях – кольцах, колье, серьгах – лежали валом безо всяких футляров, кучей, как семечки на рынке. Четыре ножки – четыре кучи бриллиантов. Хотя, вру, попадались там и серьги с изумрудами и, помню, чудесное колье с опалами, которое отсвечивало оранжевыми, абсолютно живыми всполохами, словно рядом горел маленький, но очень яркий костерок. Марта, как Лидка рассказала мне потом, во время войны давала ей кольца для продажи, чтобы она могла Алле, моей маленькой тогда маме, купить еду. «Всегда нужна какая-то маленькая вещь, которая много стоит», – говорила она, протягивая Лидке кольцо за просто так.
