В финале каждой из этих историй есть как будто привычная для официального средневекового сознания сентенция, но на самом деле это антимораль, насмешка над традицией, разрушение ее. Вот начало «Сказания о Дракуле», задавшее тон всему тексту:
Был в Мултянской земле воевода, христианин греческой веры, имя его по-валашски Дракула, а по-нашему – Дьявол. Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его. Однажды пришли к нему послы от турецкого царя и, войдя, поклонились по своему обычаю, а колпаков своих с голов не сняли. Он же спросил их: «Почему так поступили: пришли к великому государю и такое бесчестие мне нанесли?» Они же отвечали: «Таков обычай, государь, наш и в земле нашей». А он сказал им: «И я хочу закон ваш подтвердить, чтобы крепко его держались». И приказал прибить колпаки к их головам железными гвоздиками, и отпустил их со словами: «Идите и скажите государю вашему: он привык терпеть от вас такое бесчестие, а мы не привыкли, и пусть не посылает свой обычай являть другим государям, которым обычай такой чужд, а у себя его блюдет»[24].
По мере развертывания текста наличие назидания, уничтожающего саму идею душеполезного наставления, будет подчеркиваться едва ли не в каждом микросюжете рассматриваемой книги. В результате отрицание принципа душеполезного чтения в «Сказании о Дракуле-воеводе» оказывается проведенным с необыкновенной последовательностью. Так фактически начинает формироваться на Руси особая поэтика анекдота, и происходило это, вопреки бытующей ныне точке зрения, задолго до конца семнадцатого столетия.
Жанр анекдота, с самого возникновения своего, показывает, высвечивает, обнажает, заостряет тайные пружины истории, черты тех или иных реальных личностей, особенности быта, но при этом в нем практически всегда отсутствует прямая оценка. Анекдот не против морали – он презирает указующий перст, предпочитая появиться точно в нужный момент, но неожиданно и откуда-то сбоку или снизу.
Не случайно, что так и не ясно, возвеличивает ли русская книга о Дракуле жестокого, но по-своему справедливого правителя или развенчивает его[25]. Мораль во всех микросюжетах книги выделена, даже подчеркнута, но в каком-то искаженном, перевернутом виде, она доведена до абсурда.
И вот что еще тут крайне важно. «Сказание о Дракуле-воеводе» принципиально не публицистично, в отличие от итальянской и немецкой книг о мултянском воеводе. Оно вообще не ориентировано на четкое идеологическое задание.
