Биографическая мелочь, исторический этюд, деталь быта (по определению Вольтера, анекдот – это «мелкие детали, долгое время остававшиеся в тени»), психологическая характеристика. Именно из этих незначительных и как будто нелитературных форм вырос особый жанр, оказавшийся успешным, продуктивным, стойким, живучим. Причем вырос во многом в процессе противопоставления большим классицистским формам.
Отталкивание от внешне грандиозных, официальных, героико-политических конструкций как раз и поставило в центр внимания и сделало полноценным и очень востребованным жанром живую деталь, историческую подробность, острый, резкий штрих, нелепый случай – все то, что потом кристаллизовалось и художественно оформилось в анекдоте. Точно так же и в XX веке неприятие советского официоза, потребность в дегероизации общественно-политических мифов привели к повышению художественного статуса анекдота, к мощной активизации его творческого потенциала (Абрам Терц, Войнович, Сергей Довлатов).
Анекдот оказался просто позарез необходимым. Понадобилось буквально все: его жанровая специфика, его традиции, его склонность к обнажению реальности, к соскабливанию с нее слоев внешней, формальной этикетности. Анекдот, взятый на вооружение эстетическим подпольем (советским андеграундом), легко и органично, ничуть не изменяя себе, стал обвинительным документом, убедительным свидетельством аномальности советского мира.
Как и в XVII и XVIII веках во Франции, как в России в пушкинскую эпоху, так и во второй половине двадцатого столетия анекдот начал не просто эксплуатироваться как удобная форма, но и стал носителем историософских концепций. Истинно неумирающий жанр! Вернее, постоянно возрождающийся из пепла. Особенно это становится очевидным теперь, и вот почему.
Кажется, в наши дни искусство художественного вымысла переживает тяжелейшее испытание. Во всяком случае, мне самому очень трудно стало читать романы, тратить свое время на знакомство с тем, что явно и преднамеренно придумано. И я не думаю, что так у одного меня. Интеллект современного человека в первую очередь настроен на получение информации – сжатой и короткой. Однако подобное художественное творчество отнюдь не исчезло, просто его движение определяют теперь несколько иные эстетические ориентиры. Проявляется это в том, что анекдот оказался вдруг важнее и романа, и повести. Причем врожденная историософичность анекдота, сочетающаяся с исключительной мобильностью и концентрированностью, сейчас очень к месту. Анекдот продолжает оставаться художественно необычайно эффективным. И он себя еще покажет.
