— Не волнуйся, я скоро! — басом отозвался Медведь и неуклюже заковылял в глубь леса. Видно было, что ступал он еще несмело.
На вершине тополя
Медведь скрылся в лесной чащобе, прошло еще какое-то время, прежде чем, обретя, наконец, дар речи, Ципили проговорила:
— Как же это так?..
С ветки над ними что-то прокаркал Ворон, но старухи не поняли, что он им хотел сказать. Как сговорившись, они метнулись к медвежьей избушке и, заглянув в оконце, увидели, что Мануш подметает.
— Ты жива? — спросила Ципили.
— Медведь тебя не тронул? — добавила Тимбака.
— Нет, что вы, он очень хороший, дядя Миша… И не подумал меня обидеть. Но… Знаете, здесь нет никакого сундука, ни большого, ни маленького.
— Какого сундука? — удивились старухи.
— Ну того, про который вы говорили.
— Ах, да! Что значит нет? Вообще нет? — вдруг все вспомнив, спросили старухи.
— Да, нету. Я все углы облазила и на печи смотрела…
— Небось кому-нибудь отдал Косолапый! — протянула Тимбака.
— Отдал и забыл! Какая уж память у медведей, — добавила Ципили. — А чего ты там застряла, выходи.
— Как же выйду, он ведь запер дверь!
— А мы сейчас ее откроем, — сказала Тимбака.
Мануш показалась в двери, но в нерешительности остановилась.
— Медведь пошел за моими друзьями.
— Ой, и ты ему поверила? — развела руками Ципили. — Знаешь, какой он плут! Он и нам много чего обещал, а в конце концов выгнал нас из избушки.
— Какая ты наивная девочка! — сказала Тимбака. — Подумать только, поверила Медведю.
— Но он же сказал. Как мне не верить?
— Ты лучше скорее беги отсюда, пока он не вернулся. Не то кто знает, что еще может придумать этот мохнатый плут, — стала уговаривать Ципили.
— Пошли, пошли, пока светло, надо уходить. — Тимбака взяла Мануш за руку и чуть не силой потянула ее в чащу.
Они уже довольно много прошли, когда Ципили спросила:
— А потом?
— Что потом?
— Ну, когда ты вошла к нему, что он сделал?
— Ничего. Я повынимала из него все колючки.
— И он не тронул тебя? — не переставала допытываться и Тимбака.
— Нет, даже не прикоснулся. Он сказал, что голоден, но не так, чтобы стать людоедом. — Мануш улыбнулась. — Когда, говорит, проголодаюсь, тогда съем тебя.
— Вот и делай добро! А ты еще хотела остаться у него.
— Он шутил. Он не съел бы меня. И вообще, я его накормила, у меня была целая корзина смородины.
— Жалко! — вдруг сказала Ципили.
— Что жалко? — удивилась Мануш.
Ципили растерянно умолкла, но Тимбака сразу нашлась.
— Жалко, что его нет дома, — сказала она, — мы бы ему показали. Ты не смородина, не ежевика, чтоб тебя есть.
