Начальник таможни помолчал, строго посмотрел на собравшихся.
— Этого в книге не написано, вы правы, капитан. Что же вы от нас хотите?
— Я хочу, чтобы ваш чиновник извинился передо мной.
— Мы согласны.
Начальник таможни предложил чиновнику извиниться. Краснолицый начал что-то долго говорить, часто употребляя слово «мейби» — может быть. Я решил быть твердым до конца.
— Джентльмены, — сказал я, обращаясь к сидевшим, — я плохо знаю английский язык и не совсем ясно понимаю, что сказал мне этот господин. Прошу его сказать следующее: «Ай эм сорри, экскьюз ми» — «Я виноват, простите меня».
Чиновник вскочил со стула, стал отнекиваться и возмущаться и даже ушел из кабинета. Однако через пять минут появился и, подойдя ко мне, сказал слащаво:
— Ай эм сорри, экскьюз ми.
— Считаю инцидент исчерпанным.
Так окончился единственный неприятный случай, происшедший за время моих военных плаваний в порты США.
Отношения мои со стариком начальником таможни нисколько не испортились, наоборот, стали устойчивее. Он мог бы, защищая честь мундира, повести совсем другую линию, но оказался честным человеком.
Вообще я убеждался не раз: в Америке у нас много друзей, но есть и злобные враги. Приведу еще случай.
Перед отходом в рейс старший механик Копанев, докладывая мне о снабжении по машинной части, сказал:
— Мистер Каген совсем обнаглел. Сегодня он привез по моей заявке инструменты и кое-какие материалы. Стал смотреть — все старое, ржавое.
— Надо отказаться.
— Я отказался, а он говорит: «Берите, стармех, что привез, пока жив старый дурак Рузвельт. Обкрутил его вокруг пальца ваш Сталин. Помрет Рузвельт — и этого не будет. Вашему Советскому государству я давал бы только отбросы». Ну и понес всякую брехню. Видно, ему наши победы поперек горла.
Я рассказал об эпизоде Леониду Алексеевичу Разину, председателю закупочной комиссии.
— Вы не первый. Многие капитаны докладывали об этом ретивом снабженце. Придется принять меры.
Как там происходило дальше, я не знаю, но мистер Каген больше не появлялся на советских судах.
В этом рейсе на пути к Владивостоку на нашем теплоходе произошло два события, о которых хочу рассказать.
Как-то перед одним из рейсов в США меня пригласил Георгий Афанасьевич Мезенцев.
— Сколько у тебя юнг?
— Семеро.
Обычно мы на судне держали пятерых учеников.
— И все же я попрошу, Константин Сергеевич, взять еще одного. Отец — партийный работник, погиб на фронте, мать умерла неделю назад. Мальчишке двенадцать лет. Обком просил передать в надежные руки.
