— То, что такие, как Мхамет, честные и преданные люди нашего аула до сих пор цепляются за религию, — не их вина, а наша, — сказал он. — Надо уметь бороться с религией. Только в результате большой, систематической нашей работы сознание и благосостояние трудящихся настолько поднимутся, что они сами перестанут нуждаться в боге. А тот, кто призывает нас одним махом уничтожить религию, тот или непроходимо глуп или провокатор.
— Сам ты не хочешь действовать по-настоящему и обзываешь провокаторами тех, кто хочет бороться! — выкрикнул Алий. — Но это тебе не пройдет даром!
В конце концов комсомольцы поддержали Доготлуко и вынесли единогласное решение, при особом мнении одного Алия. Собрание решило также помочь одинокой женщине, активистке Амдехан, и завтра же, в пятницу, убрать силами ячейки ее озимый клин.
В предрассветной тающей мгле над аулом пролетела песня комсомольцев.
В ауле никогда не пели на улице хором, кроме дней свадеб. Поэтому пение комсомольцев, да еще в такой необычный час, прозвучало со странной силой, словно предвестие необычайных событий.
Песня пронеслась по улице, прорывая предрассветную тишину, и затихла за аулом, в степи. Женщины, выскочившие в одном нижнем белье, долго прислушивались к удаляющимся звукам.
Эта песня комсомольцев надолго осталась в памяти у людей. Суровая и торжественная мелодия ее подняла в душе многих аульчан отзвук той прекрасной правды, вестниками которой являлись комсомольцы. Другие же еще раз пережили животный страх и бессильную злость, какую испытывали они, когда слышали песни красноармейских отрядов в гражданскую войну.
В комсомольской ячейке аула Шеджерий состояло пятнадцать человек. К озимому клину Амдехан пришли четырнадцать. Алия не было с ними. Амдехан вместе с Мхаметом подошли несколько позже, они принесли еду для ребят.
В разгар работы явился и Алий.
— Из-за одной десятины пятнадцать душ выходит в поле на рассвете! — неуклюже пошутил он, пытаясь оправдать свое опоздание.
Никто из ребят не ответил ему.
Алий сделал вид, что не замечает этого недружелюбия. Он подошел к Тыху и с такой же напускной развязностью потребовал:
— Дай сюда косу, я буду косить. Не хочу я заниматься вязкой снопов.
— Какие у тебя особые заслуги, чтобы я передал тебе косу? Можешь совсем не работать, и без тебя справимся! — обрезал его Тыху.
— Если он станет вязать снопы, то на него больше не взглянут дочери Аликова. А это — куда посерьезней, чем комсомольская работа… — небрежно бросил Ахмед, не глядя на Алия.
