Старший сын ублаготворил родителей, жену он взял из семьи уорков. Но следующий, Хусейн, самый видный и смышленый, огорчил их, женившись на сестре Биболэта — Айшет.
— Надо было равную себе брать, — сказали степенные старики.
Женщины особенно яростно осуждали Хусейна за женитьбу на девушке из бывших холопов. Лишь молодые друзья Хусейна одобрили его выбор:
— Что бы ни говорили, а хорошую и красивую подругу взял себе Хусейн.
Хаджи решил было вовсе не пускать в дом ни сына, ни невестку. Вмешались старики и кое-как уговорили его. Однако с тех пор Хусейн сердцем отбился от дома: он не мог простить родителям их жестокости и пережитых унижений и неприятностей.
В семье Бехуковых лишь младший из сыновей, Юсуф, — он когда-то учился вместе с Биболэтом одну зиму в соседней русской станице, — встал на сторону молодых. Породнившись. Юсуф и Биболэт подружились особенно крепко, и только они двое поддерживали родственные отношения; родители же Биболэта не хотели простить Бехуковым оскорблений, нанесенных их дочери.
В пору сладкого предутреннего сна Айшет проснулась от крика Хаджи. Старик вернулся с утренней молитвы и теперь выгонял забредшую во двор чужую корову. Крик его раздавался в тишине двора, то приближаясь, то удаляясь, и вдруг зазвучал у горницы Айшет, стоявшей отдельно от большой сакли[9] — кухни.
— И вилы опять здесь оставили! — сердито ворчал старик. — Еще напорется скотина.
Вилы со звоном вонзились в песок.
Свекру не полагалось стучать прямо в горницу, так как, по обычаю, он не мог ни видеться, ни разговаривать со своей снохой. Поэтому он всегда будил ее как бы не относящимися к ней выкриками, для которых всегда находился повод и в которых Айшет всегда чувствовала большую нелюбовь к себе.
— Ах, проспала скотину!.. — всполошилась Айшет и, отодвинув край занавески, выглянула в окно. Было еще рано.
«Чего же он разоряется?» — неприязненно подумала она, осторожно выскользнула из-под одеяла, торопливо поправила волосы, придерживая одной рукой раскрывшуюся на груди сорочку.
Хусейн спал.
В горенке от спущенных ситцевых занавесок стоял полумрак. Возле кровати стояла колыбель, в которой спал сын. Его легкое дыхание, колыхавшее накинутую на личико кисею, теплой радостью отдалось в груди Айшет.
— Родненький мой, — пролепетала она. — Единственная радость моя!..
Хаджи все еще носился по двору.
Айшет скрипнула дверью, давая знать старику, что ей надо выйти. Хаджи быстро удалился, громко бросив как бы в пространство:
