Наконец Исхак окончил осмотр. Глубоко вздохнув, он выпрямился и вновь обрел свое величавое спокойствие.
— Да, чалый обладает силой бега, — важно объявил он. — Я полагал, что ты сгоряча вступил в спор, но, оказывается, ты разбираешься в конях. Чалого стоит пустить на бега, но показать свои достоинства он сможет только на дальнем заезде. Ноги и грудь хороши, но конь сильно измотан работой. До скачек остался небольшой срок и подготовить его по-настоящему нельзя. С твоим конем можно выиграть только в забеге на большое расстояние.
Исхак еще раз обернулся к чалому и, соображая что-то, добавил:
— Вот что. Коня своего ты будешь готовить так, как я укажу. Условие такое: ты ни одним словом не обмолвишься и никому не скажешь о приемах, которые я тебе укажу.
Исхак ушел, так и не согласившись зайти в дом. Перед уходом он внушительно предупредил Мхамета:
— Будь бдителен, сын мой! Стереги коня и днем и ночью, не допускай в конюшню врагов под видом любопытных. Ты и не знаешь, на какую подлость способны люди с нечистой совестью. Особенно остерегайся своего соседа Хаджи Бехукова… А конь Измаила… — Старик умолк и задумался. — Ну, мы это увидим!.. — загадочно добавил он и удалился.
Мхамет настолько был изумлен неожиданным участием Исхака к исходу его пари с Измаилом, что даже позабыл поблагодарить старика. Проводив его, он долго в растерянной задумчивости стоял у ворот.
Кроме этого обстоятельства, то есть тайного участия Исхака в споре между Мхаметом и Измаилом, — все, о чем оповещал глашатай, было уже давно известно аулу.
Но неслыханно новое в том, что сказал глашатай, заключалось в приглашении на аульский сход женщин. Впервые аул услышал из уст глашатая упоминание о женщинах. Слова эти, как камни, брошенные в устоявшуюся гладь пруда, упали в аул и первый круг недоумения и возмущения подняли в душе Карбеча.
— Зачем же это женщин зовут на аульский сход?! — сказал он и изобличающе посмотрел на Халяхо, словно считал его виновником этой неслыханной затеи.
— Это, наверное, о девицах идет речь, о девицах, которых приглашают завтра на джегу, — попытался вывернуться Халяхо, а сам с неудовольствием подумал: «Это Доготлуко виноват, что глашатай кликнул именно такие слова. Я же говорил ему, что нельзя так, сразу…»
Когда весеннее солнце поднялось на высоту двух верб, аул был уже в сборе. Опоздавшие, торопливо охорашиваясь на ходу, спешили к аулсовету. Двор аулсовета гудел, как потревоженный улей. Шум трещоток, гул аплодисментов, замысловатая трель гармошки доносились оттуда. Молодежь, не дожидаясь торжественного собрания, открыла уже джегу, и парни кружились на носках, встопорщивая подолы черкесок.
