Хаджирет вышел с надменным видом, но в походке его была такая опасливая настороженность, точно он отступал перед врагом и старался только сохранить внешнее достоинство.
Вслед за Хаджиретом поднялся и Шугаиб.
— Доготлуко рогами бодает небо… — бросил он на прощанье. — Доброй ночи, гость!
После их ухода в кунацкой стало как-то свободнее. Парни расселись вольнее. Присели и те, которые до сих пор стояли у двери.
— Хотел бы я знать, — сказал один из парней, — какое удовольствие Шугаибу, пожилому человеку, сидеть в молодой компании. Сидел бы дома, с детьми…
— А чем же он мешает тебе?.. Пусть сидит! — вступился Мхамет, отлично понимающий, какая тоскливая скука бедного существования заставляет Шугаиба бродить по кунацким.
— Ты, Биболэт, своими новостями огорчил Хаджирета! — добродушно засмеялся Шумаф. — Он возвращения «своих» ждет, а ты рассказываешь ему, как укрепляется Советская власть!
— Доготлуко, что это вы с Хаджиретом вечно бодаетесь? — спросил Мхамет.
— Сердце не выносит его лицемерия… Бровями подпирает небо, а за душой — одна подлость… — неохотно ответил Доготлуко и гневно посмотрел через отворенную дверь в темноту, куда скрылся Хаджирет. — Как будто мы не знаем, какой он благочестивый мусульманин! Озабочен гибелью веры! А сам вместе с Измаилом оставляет хуторских мужиков без рабочих лошадей! Да что там, он и единоверцу голову свернет… Сколько годов он аульную бедноту обдирал, скупая землю за бесценок! Сколько соков высосал из аула через свою лавку…
— А все же, Доготлуко, признайся, ты уже не веруешь в аллаха? — спросил Шумаф.
— Да, да, скажи, Доготлуко! — поддержал его Мхамет. — Ответь, как подсказывает сердце. Здесь нет чужих, таиться тебе нечего.
— Я знаю, Мхамет, что ты веруешь, и веруешь сердцем! — медленно и как-то особенно веско произнес Доготлуко. — Я не хочу задевать твою веру, как задеваю притворную заботу о вере Хаджирета, и охотно скажу тебе, что у меня на сердце. Прежде всего, сомнение насчет аллаха появилось у меня вот по каким соображениям: подружившись с русскими в Красной Армии, я узнал, что они нас, как и мы их, считают неправоверными и пророчат нам на том свете вечные мучения в джаханнаме[27]. На фронте я встречался также с китайцами. У них тоже свой бог есть, и они тоже считают, что только их вера — правая вера и что всех, кто не верует по-ихнему, ждут на том свете страшные мучения. Тут я задумался. Как же так: аллах всех создал и всем предначертал судьбу, а надоумил их верить по-разному. За что же аллах будет карать людей на том свете? За то, что он их создал такими, за то, что положил на их сердце такую веру? Где же справедливость всесправедливейшего, как утверждают, аллаха? Я искал справедливости и во всех других делах аллаха, но нигде не нашел… Так постепенно я пришел к думе, что аллаха нет, — закончил Доготлуко.
