Бородатый грубо схватил Бруну за волосы и стянул ее со стула, как тряпку. Меня злоба взяла, и я стиснул кулаки. Ангельских дев стало жалко, и желание помочь им овладело сознанием. Ну так же нельзя. Она ведь хрупкая и нежная девушка.
— Раздевайся, грязь, — приказал бородатый.
Бруна даже не пискнула. Она молча поднялась, развязала плечико платья, и платье соскользнуло ей под ноги, обнажив юное тело. Грудь была маленькой, а бедра только-только обретали женские формы. Дева послушно села на стол, и раздвинула ноги, а бородатый пристроился к ней, растянув губы в довольной ухмылке.
Он ворвался в узость ее лона бесцеремонно, мощным рывком бедер, а Бруна простонала от боли и удовольствия, обхватив шею бородатого в бессознательном женском порыве.
— Животное!
— Ей это нравится, — флегматично сказал Барвэлл.
— Что?! — я чуть не крикнул.
Бородатый вдруг замер и выпучил глаза. Вены на висках его распухли, почернели, и его стошнило кровью на грудь Бруны. Когда бородатый падал, Бруна глядела на него взволнованным взглядом, обронив слезинку с ресницы. Она будто хотела, чтобы над ней надругались.
Бородатый повалился на спину, изогнулся дугой, хрипло закричал, захлебываясь, и затем забившись в предсмертных конвульсиях. Его не стало за считанные секунды. Яд оказался действительно страшный.
Что-то было не так. На лице Изабэль застыло блаженное выражение, и она за малым делом не пустила руки себе под платье для самоудовлетворения, созерцая столь жестокое зрелище. Она прикусила губу, и вылила хунс из бокала. Темная струя ударила в землю, и растекалась небольшой лужицей.
— Бедное дитя, — Изабэль пожала плечами, и легким движением бросила бокал себе за спину. — Наш добрый торговец из Вигнетта одарил нас отравленным хунсом. Мы знаем, кто это сделал, и знаем, где они, — Изабэль направила недобрый взгляд на нашу птицу, а у меня в животе похолодело.
Выследила.
Два ангелы выкатили из храма каменную плиту на деревянном каркасе, а к плите, мощными гвоздями, был приколочен обнаженный извозчик. Его распяли. Ступни и ладони кровоточили, он свесил голову на бок, и вывалил ополовиненный язык. Мне вспомнилось, как он изобразил такую смерть часом ранее, и стало дурно. Пальцы его были обрезаны по фаланги. Прежде чем убить, ангелы над ним вдоволь поиздевались.
— Надо валить!
Позади хрустнула ветка, и я резко обернулся, увидев однокрылого берсерка на фоне веток акцина. Берсерк врезал мне бронированным сапогом в нос. Перед взором мелькнула подошва, искры на черном фоне, звон в ушах, металлический запах крови, тьма.
